Моя душа
Мало кто в последние десятилетия XVIII века пользовался в Европе такой
огромной популярностью, как граф Калиостро. Слава знаменитого мага и
прорицателя была одинаково громкой в просвещенных кругах Парижа и Рима,
Берлина и Вены, Петербурга и Москвы… Но слава эта была разной: одни
верили любому слову Калиостро и буквально боготворили его, а другие
считали графа ловким авантюристом и шарлатаном-мистиком.
Никому
не было известно, когда и где родился Калиостро, как он провел детство и
молодые годы. Да и сам граф в своих записках писал: «Ни место моего
рождения, ни родители мои мне не известны».
читать дальше
Правда, далее Калиостро
рассказывал, что детство провел в Медине, в Аравии. Там он будто бы под
именем Арахат жил во дворце восточного владыки Ялахаима. Наставники
обучили его физике, медицине, ботанике, нескольким восточным языкам.
Когда
мальчику исполнилось двенадцать лет, он под надзором главного
наставника отправился путешествовать. Три года Калиостро провел в Мекке,
потом побывал в ряде азиатских и африканских стран. Был он и на Мальте,
где, по словам наставника, Калиостро родился в христианской семье и
почти сразу же осиротел. Никаких других подробностей наставник ему не
сообщил.
С Мальты Калиостро отправился на Сицилию, потом побывал в
Неаполе, Риме, где его представили местной знати, а затем — и самому
Папе Римскому. Далее в записках Калиостро говорится о его бесчисленных
странствиях по Европе, о тысячах больных, которые в жажде исцеления
стекались к нему отовсюду.
Но исследователи биографии Калиостро
приводят и другие версии его происхождения. Многие считают, что он
родился 8 июня 1743 года в Палермо в богатой сицилийской семье, а звали
его тогда Джузеппе Бальзамо. Родители, набожные католики, отдали
мальчика в семинарию, из которой Джузеппе вскоре бежал. Но его поймали и
поместили в монастырь близ Палермо.
Через некоторое время
будущий маг и чародей бежал и оттуда. В Палермо он обманом похитил
золото у богатого ювелира и ростовщика, после чего долгие годы разъезжал
по разным городам Италии. В это время Джузеппе раз двадцать менял имя и
в конце концов взял фамилию своей тетки — Калиостро, прибавив не
заслуженный им графский титул. Правда, позднее Калиостро не раз намекал,
что титул достался ему неким таинственным путем.
Биографы
Калиостро признают, что он очень много путешествовал. Объездил разные
страны Востока, действительно побывал на Мальте, в множестве европейских
городов, особенно итальянских. Италия не была тогда единым
государством, и переезд, например, из Неаполя во Флоренцию или из
Венеции в Рим был путешествием из одного государства в другое. В Риме
Калиостро познакомился с девушкой из простой семьи Лоренцей Феличиани.
Она стала его женой, и с тех пор супруги под видом
богомольцев-странников разъезжали по Европе вместе. Вступив в одном из
германских городов в орден масонов, Калиостро приобрел влиятельных
друзей и покровителей в высшем обществе.
Более того, совершив
путешествие в Египет и побывав в потаенных залах пирамиды Хеопса,
Калиостро объявил себя великим главой древнейшего в мире египетского
масонства. Слава его разрасталась, ширился и круг знакомств. В одной из
множества брошюр о нем приводится рассказ о том, как в Голштинии
Калиостро повстречался с еще более таинственным человеком, чем он сам, —
с графом Сен-Жерменом. Судя по всему, Калиостро отнесся к Сен-Жермену с
величайшим почтением и молил посвятить его во все таинства, которыми
обладал граф-чудодей.
От Сен-Жермена Калиостро отправился в
Курляндию (так именовалась западная часть Латвии, которая позднее, в
1795 году, вошла в состав России), нацелившись на Петербург. Скорее
всего, совершить поездку в Россию посоветовал ему граф
Сен-Жермен,
который, по свидетельству барона Глейхена, побывал в Петербурге в июне
1762 года и сохранил дружеские отношения с князем Григорием Орловым.
В самом конце февраля 1779 года Калиостро и Лоренца прибыли в Митаву, столицу герцогства Курляндия.
Весьма
подробно о пребывании Калиостро в Курляндии рассказывает книга,
напечатанная в 1787 году в Петербурге, — «Описание пребывания в Митаве
известного Калиостро на 1779 год и произведенных им там магических
действий», автором которой являлась Шарлотта-Елизавета-Констанция фон
дер Рекке, урожденная графиня Медемская. Ее родная сестра, Доротея, была
замужем за Петром Бироном, герцогом Курляндским.
Впрочем,
достоверность этих записок весьма сомнительна. Дело в том, что поначалу
Шарлотта оказалась полностью под влиянием таинственного графа. Но затем
столь же сильно его и невзлюбила. А что и в каком тоне может написать о
бывшем кумире разочаровавшаяся в нем женщина? Ответ понятен. Тем не
менее сведений о том периоде жизни Калиостро немного, и потому каждый
источник для нас интересен.
В столице Курляндии Калиостро нашел
благодатное поле деятельности: тут обитали масоны и алхимики, впрочем,
любительского уровня и весьма легковерные, но принадлежащие к высшему
обществу. Калиостро впоследствии был до того уверен в добром к нему
расположении своих курляндских сторонников, что в оправдательной
записке, изданной им в 1786 году, ссылался на них как на свидетелей,
готовых показать в его пользу. Тогдашний курляндский обер-бургграф Ховен
считал себя алхимиком.
В Митаве Калиостро выдавал себя и за
испанского полковника, при этом тайком сообщая местным масонам, что
отправлен своими повелителями на Север по делам весьма важным и что в
Митаве ему поручено явиться к Ховену как к великому магистру местной
масонской ложи, и говорил, что в основанную им, Калиостро, ложу будут
допускаться и женщины. Лоренца, со своей стороны, весьма много
способствовала мужу. В Митаве Калиостро выступал в качестве проповедника
строгой нравственности в отношении женщин.
При этом, по мнению
недоброжелателей, в свете держал он себя неловко. Некоторые считали, что
он походил на разряженного лакея. Многие отмечали его необразованность и
грубые ошибки при письме. Утверждали, что по-французски он говорил
плохо, употребляя много грубых, простонародных выражений. Литературным
итальянским языком он не владел и говорил на шипящем сицилийском
наречии. Впрочем, все эти промахи и им, и его почитателями объяснялись
долгими годами проживания в Медине и Египте.
Вел он себя, и с
этим все были согласны, безукоризненно. Не предавался ни обжорству, ни
пьянству, ни прочим излишествам. Он проповедовал воздержание и чистоту
нравов и первый подавал тому пример. На вопросы о цели поездки в
Россию
Калиостро отвечал, что, будучи главой египетского масонства, он возымел
намерение распространить свое учение на дальнем северо-востоке Европы и
с этой целью будет стараться основать в России масонскую ложу, в
которую будут приниматься и женщины.
Относительно своих врачебных
познаний Калиостро сообщал, что, изучив медицину в Медине, он дал обет
странствовать некоторое время по белому свету для пользы человечества и
без мзды отдать обратно людям то, что он получил от них. Лечил Калиостро
взварами и эссенциями, а своей уверенностью дарил больным надежду и
бодрость. По его мнению, все болезни происходят от крови.
Но
постепенно Калиостро в Митаве стал все больше напускать на себя
таинственность. Шарлотте фон дер Рекке он обещал, что она будет
беседовать с мертвыми, что со временем станет духовным посланником на
других планетах, что будет возведена в сан защитницы земного шара, а
потом, как проверенная в магии ученица, вознесется еще выше. Калиостро
уверял своих учеников, что Моисей, Илия и Христос были создателями
множества миров и что это же самое в состоянии будут сделать его верные
последователи и последовательницы, доставив людям вечное блаженство. Как
первый к тому шаг он заповедовал, что те, которые желают иметь
сообщение с духами, должны постоянно противоборствовать всему
вещественному.
Своим ученикам высших степеней Калиостро стал
преподавать магические науки и демонологию, избрав для объяснения текст
книги Моисея. При этом, с последующей точки зрения девицы Шарлотты фон
дер Рекке, он допускал самые безнравственные толкования.
Людей
прагматичных, но в то же время и легковерных, Калиостро привлекал к себе
обещанием обращать все металлы в золото, увеличивать объем драгоценных
камней. Говорил, что может плавить янтарь, как олово.
Способности
Калиостро добывать золото подтверждались тем, что за время длительного
пребывания в Митаве он ниоткуда не получал денег, не предъявлял банкирам
векселей, а между тем жил роскошно и платил щедро и даже вперед, так
что исчезала всякая мысль о его корыстных расчетах.
В Митаве
Калиостро производил различные чудеса. Показывал в графине воды то, что
делалось далеко отсюда. Обещал и даже указывал место, где в окрестностях
Митавы зарыт огромный клад, охраняемый духами.
Заговаривая о
предстоящей поездке в Петербург, Калиостро входил в роль политического
агента, обещая многое сделать в пользу Курляндии при дворе Екатерины II.
С собою в Петербург он звал и девицу Шарлотту, а отец и семейство, как
истинные курляндские патриоты, также старались склонить ее к поездке в
Россию. Интерес Калиостро объяснялся просто: ему было небезвыгодно
объявиться в Петербурге в сопровождении представительницы одной из
лучших курляндских фамилий, и притом поехавшей с ним по желанию
родителей, пользовавшихся в Курляндии большим почетом. Со своей стороны,
девица фон дер Рекке (как она утверждает в своих записках) соглашалась
отправиться с Калиостро в Петербург только в том случае, если
императрица Екатерина II станет защитницей «ложи союза» в своем
государстве и «позволит себя посвятить магии» и если она прикажет
Шарлотте фон дер Рекке приехать в свою столицу и быть там
основательницей этой ложи.
При тогдашних довольно тесных связях
между Митавой и Петербургом пребывание Калиостро в этом городе должно
было подготовить общественное мнение в Северной Пальмире к его приезду. В
Митаве Калиостро в семействе фон дер Рекке объявил, что он не испанец,
не граф Калиостро, но что он служит масонству под именем Фридриха Гвалдо
и должен скрывать свое настоящее звание, но что, может быть, он сложит в
Петербурге не принадлежащее ему имя и явится во всем величии. При этом
маг указывал, что право свое на графский титул он основывал не на
породе, но что титул этот имеет таинственное значение. По мнению девицы
фон дер Рекке, все это он делал для того, чтобы если в Петербурге
обнаружилось бы его самозванство, то это не произвело бы в Митаве
никакого впечатления, так как он заранее предупреждал, что скрывает
настоящее свое звание и имя.
Расположение курляндцев к Калиостро
было так велико, что, по некоторым сведениям, они желали бы видеть его
своим герцогом вместо Петра Бирона, которым были недовольны. Существует
предположение, что Калиостро вел в Митаве какую-то политическую и
небезуспешную интригу, развязка которой должна была наступить в
Петербурге.
Разочарованная впоследствии в своем кумире, Шарлотта
фон дер Рекке называет Калиостро обманщиком, «произведшим о себе великое
мнение» в Петербурге, Варшаве, Страсбурге и Париже. По ее утверждениям,
Калиостро изъяснялся на худом итальянском и ломаном французском языках,
хвалился, что знает арабский. Однако находившийся в то время в Митаве
профессор Упсальского университета Норберг, долго живший на Востоке,
обнаружил полное незнание Калиостро арабского языка. Если же возникал
вопрос, на который Калиостро не мог дать толкового ответа, то он или
заговаривал своих собеседников непонятной тарабарщиной, или отделывался
коротким уклончивым ответом. Иногда он приходил в бешенство, махал
шпагой, произнося какие-то заклинания и угрозы, а Лоренца просила
присутствующих не приближаться в это время к Калиостро, так как в
противном случае им может угрожать страшная опасность от злых духов,
окружавших в это время ее мужа.
Но вот что мы читаем в записках барона Глейхена, вышедших в Париже в 1868 году:
«О Калиостро говорили много дурного, я же хочу сказать о нем
хорошее. Правда, что его тон, ухватки, манеры обнаруживали в нем
шарлатана, преисполненного заносчивости, претензий и наглости, но
надобно принять в соображение, что он был итальянец, врач, великий
мастер масонской ложи и профессор тайных наук. Обыкновенно же разговор
его был приятный и поучительный, поступки его отличались
благотворительностью и благородством, лечение его никому не делало
никакого вреда, но, напротив, бывали случаи удивительного исцеления.
Платы с больных он не брал никогда».
Другой современный отзыв о
Калиостро был напечатан в «Газетт де Санте». Там, между прочим,
отмечалось, что Калиостро «говорил почти на всех европейских языках с
удивительным, всеувлекающим красноречием».
И вновь мы видим перед собой как бы не одного Калиостро, а по крайней мере двух.
Отправляясь
из Митавы в Петербург, Калиостро как проповедник масонских
филантропо-поли-тических доктрин рассчитывал на благосклонный прием со
стороны императрицы Екатерины И, успевшей составить о себе в
образованной Европе мнение как о смелой мыслительнице и либеральной
государыне. Как врач, эмпирик и алхимик, обладатель философского камня и
жизненного эликсира, Калиостро мог рассчитывать на то, что в высшем
петербургском свете у него найдется и пациентов, и поклонников не
меньше, чем в Париже или в Лондоне. Наконец, как маг, кудесник и
чародей, он, казалось, скорее всего, мог найти для себя поклонников и
поклонниц в громадных, невежественных массах русского населения. Даже
просто ограничиваясь масонской деятельностью, профессор тайных наук
предполагал встретить в Петербурге много сочувствующих лиц.
Историк
и исследователь Лонгинов в работе «Новиков и мартинисты» писал, что
масонство в Россию привез Петр Великий, который основал в Кронштадте
масонскую ложу и имя которого пользовалось у масонов большим почетом.
Однако первое историческое упоминание о существовании масонов в России
относится к 1738 году. В 1751 году их в Петербурге уже немало. В Москве
они появились в 1760 году. Из столиц масонство распространилось в
провинции, и масонские ложи были открыты в Казани, а с 1779 года в
Ярославле. Петербургские масоны горели желанием быть посвященными в
высшие степени масонства, и потому, надо полагать, появление среди них
такого человека, как Калиостро, должно было оказать сильное влияние на
русское масонство.
На таком фоне и явился в Петербург Калиостро в
сопровождении Лоренцы. Здесь он главным образом рассчитывал обратить на
себя внимание самой императрицы. Но, как видно из писем Екатерины к
Циммерману, он не сумел не только побеседовать, но даже и увидеться с
нею.
Шарлотта фон дер Рекке, которая, надо полагать, внимательно следила за поездкой Калиостро в Петербург, пишет:
«О Калиострове пребывании в Петербурге я ничего верного сказать не
знаю. По слуху же, однако, известно, что хотя он и там разными чудесными
выдумками мог на несколько времени обмануть некоторых особ, но в
главном своем намерении ошибся».
В предисловии же к книге
Шарлотты фон дер Рекке говорится, что «всякому известно, сколь великое
мнение произвел о себе во многих людях обманщик сей в Петербурге». В
сделанной неизвестно кем сноске (вероятно, переводчиком) добавляется:
«Между тем не удалось Калиостро исполнить в Петербурге своего главного
намерения, а именно уверить Екатерину Великую о истине искусства своего.
Сия несравненная государыня тотчас проникла обман. А то, что в так
называемых записках Калиостровых (Memoires de Cagliostro) упоминается о
его делах в Петербурге, не имеет никакого основания. Ежели нужно на это
доказательство, что Екатерина Великая явная неприятельница всякой
сумасбродной мечты, то могут в том уверить две искусным ее пером
писанные комедии: «Обманщик» и «Обольщенный». В первой выводится на
театре Калиостро под именем Калифалкжерстона. Новое тиснение сих двух по
сочинительнице и по содержанию славных комедий сделает их еще известнее
в Германии».
Во «Введении» к той же книге, в письме из
Страсбурга к сочинительнице «описания» упоминается, что Калиостро
публично заявлял о своем знакомстве с императрицей Екатериной II. Далее
следует сноска, в которой говорится следующее: «…У сей великой
Монархини, которую Калиостро столь жестоко желалось обмануть, намерение
его осталось втуне. А что в рассуждении сего писано в записках
Калиостровых, все это вымышлено, и таким-то образом одно из главнейших
его предприятий, для коих он от своих старейшин отправлен, ему не
удалось; от этого-то, может быть, он принужден был и в Варшаве в деньгах
терпеть недостаток, и разными обманами для своего содержания доставать
деньги».
Из других сведений, заимствуемых из иностранных
сочинений о Калиостро, следует, что он явился в Петербург под именем
графа Феникса. Могущественный в то время светлейший князь Потемкин
оказал ему особое внимание, а со своей стороны Калиостро успел до
некоторой степени отуманить князя своими рассказами и возбудить в нем
любопытство к тайнам алхимии и магии. Впрочем, пристальное внимание
Потемкина к Калиостро объяснялось не только интересом всесильного
вельможи к магии… Обратимся к одному из эпизодов пребывания Калиостро в
Петербурге.
Пиршество в великолепном доме одного из виднейших
петербургских аристократов, Елагина, было в самом разгаре. Но гости с
охотой съехались еще и потому, что хозяин пригласил на вечер
таинственного графа Феникса.
Сам Калиостро прекрасно понимал всю
затруднительность своего положения среди этого чуждого ему общества. Он
еще недавно считал Россию варварскою страною, полагая русских совсем
дикарями. Но он уже успел убедиться в своей ошибке. Радушный прием,
оказанный ему Елагиным и кружком его близких друзей, занимавшихся
«тайными» науками, не обманул графа и не ввел в заблуждение. Калиостро
понимал, что общество северной русской столицы состоит далеко не из
одних Елагиных и им подобных, что вообще северяне гораздо хладнокровнее,
скептичнее, рассудительнее и вдумчивее, чем его горячие
соотечественники — увлекающиеся итальянцы, легкомысленные французы и
мечтательные, склонные к мистицизму немцы.
Но Калиостро верил в
свои силы, а трудность задачи только подстегивала его. У него были
далеко идущие цели, и он решил во что бы то ни стало одержать победу над
русской холодностью. Он понимал, что будет встречен как шарлатан и
фокусник, но через несколько часов мнение о нем должны изменить. Борьба
началась.
К концу обеда граф Феникс очаровал почти все
собравшееся общество, сделался центром, поглощавшим всеобщее внимание.
Если он и играл роль, то играл ее безукоризненно. Прежде всего растаяли и
бесследно испарились всякие сомнения в аристократичности и истинности
его происхождения. Самые недоверчивые люди отказались от предположения,
что он вовсе не иностранный граф, а пройдоха и авантюрист. Великий
мастер масонской ложи был олицетворением изящнейшего и прекрасно
воспитанного светского человека. Сначала он держал себя сдержанно и с
великолепным достоинством, взвешивая каждое свое слово. Но наконец
заставил всех желать, чтобы он разговорился. И когда почувствовал это
общее желание, заговорил занимательно, весело, остроумно о самых
разнообразных предметах.
Казалось, каждое его слово,
сопровождавшееся блеском глаз и самой ослепительной улыбкой, обладало
особой притягательной силой. А сотни и тысячи слов образовывали тонкую,
незримую паутину которая опутывала всех и каждого.
Убедившись,
что всякая предвзятость по отношению к нему пропала, он перевел разговор
на мистическую почву и смело принялся действовать в привычной
обстановке. Всех заинтересовали рассказы о том, какую власть может
получить человек над природой, до какой степени он может подчинить себе
законы природы и распоряжаться ими по своему усмотрению.
— Вы
говорите, что мы слепы, что мы связаны временем и пространством, —
говорил граф Феникс, — а хотите, я докажу вам, что вы ошибаетесь,
хотите, я докажу вам, что вы можете видеть, не стесняясь пространством,
можете, оставаясь здесь, среди нас, видеть то, что происходит далеко,
где угодно, в каком хотите месте земного шара?
Столовая
оживилась. Обед был окончен. Общество спешило перейти в гостиную, где
должен был произойти опыт. Какой опыт? Что это такое будет? Все
находились в крайне возбужденном состоянии. Граф Феникс подошел к одной
из выбранных им юных аристократок и предложил ей руку. Она машинально
повиновалась, именно повиновалась, поскольку едва держалась на ногах, в
голове ее был туман, мысли путались.
Огромные окна гостиной были
скрыты за спущенными тяжелыми занавесями. Обширная комната с высокими
лепными потолками вся сияла светом от зажженной люстры и многочисленных
канделябров.
Взгляды всех сосредоточились на графе Фениксе и
девушке. Таинственный иностранец подвел свою даму к креслу посреди
комнаты, попросил сесть и затем обратился к хозяину, оказавшемуся возле
него:
— Прошу вас приказать подать сюда низенький столик и графин с водою — больше ничего не надо.
Это
требование тотчас же было исполнено. Все с изумлением, а некоторые и с
замиранием сердца ждали, что же будет дальше, какую роль может играть
графин с водою? Девушка сидела неподвижно, с застывшим взглядом широко
раскрытых, почти остановившихся глаз; руки ее были бессильно опущены,
только грудь быстро и порывисто дышала.
— Прошу вас смотреть
пристально в этот графин на воду! — громко сказал граф Феникс. —
Задумайте что-нибудь такое, что вы желали бы увидеть, или, вернее,
подумайте о ком-нибудь, кого вы желали бы видеть. Остановитесь на этой
мысли, забудьте все остальное и смотрите на воду.
Сказав это, он обошел кресло, на котором она сидела, поднял руки и слегка коснулся ее плеч.
— Глядите на воду! — произнес он повелительно.
Она послушно исполнила его приказание, стала пристально, не отрываясь, глядеть в графин с водою.
— Думайте о ком-нибудь! — еще повелительнее, еще более властно потребовал он. — Глядите и говорите громко все, что вы видите.
Все в комнате замерли. Прошла минута, другая.
— Теперь вы видите! — своим громким, повелительным голосом объявил он. — Что вы видите?
— Дорога… — глухо произнесла она.
— Глядите пристальнее… глядите!
— Экипаж… карета шестериком мчится…
— Кто в карете, кто? Глядите!
Она, видимо, вглядывалась, старалась разглядеть, кто в карете.
— Есть в ней кто-нибудь?
— Да… вижу… кто-то…
— Мужчина или женщина?
— Мужчина… один…
— Знаете вы его или нет?
— Погодите… вот теперь вижу… да, я его знаю… это князь Потемкин…
Присутствующие невольно зашевелились.
— Куда же он едет? — продолжал спрашивать граф Феникс. — Разглядите дорогу.
— Он едет… едет сюда… он близко… очень близко…
— Глядите…
— Карета поворачивает… карета въезжает… вот князь выходит… вышел…
В это время двери гостиной растворились и громкий голос объявил:
— Его светлость князь Григорий Александрович Потемкин.
Некоторые дамы вскрикнули, все собравшиеся засуетились. Елагин поспешил к дверям. Граф Феникс торжествующе всех оглядел.
В дверях показалась величественная, могучая фигура Потемкина.
—
Вот, Иван Перфильевич, — говорил он, обращаясь к хозяину, — не думал
быть у тебя сегодня… Часа три, как приехал из Царского, думал отдохнуть,
да скучно стало, вспомнил, что у тебя сегодня представление какое-то…
фокусы, что ли… ну и поехал. Что же такое у тебя происходит?
Эти
громкие слова слышали все. Никто, естественно, не дерзнул и подумать,
что Калиостро с Потемкиным могли быть в сговоре. Граф Феникс добился
нужного впечатления.
Калиостро впервые видел Потемкина и теперь
внимательно в него вглядывался, стараясь сразу понять его, понять так,
чтобы не допустить ошибки. Он ведь и в Петербург приехал главным образом
из-за Потемкина. Потемкину отводилась главная роль в его планах.
—
Так вот твой фокусник? Ну, покажи мне его, посмотрим, что за птица, —
говорил светлейший Елагину, — дай поглядеть, проведет ли он меня… а
хотелось бы, чтобы провел, — смерть скучно!..
Потемкин скучал
весь этот день, с самого утра. Он уже и так встал с левой ноги. Все его
сердило, все казалось ему пошлым, глупым, надоедливым, совсем
бессмысленным. А тут еще перед ним сейчас раскланивался разряженный в
пух и прах, осыпанный драгоценными каменьями человек. Елагин представлял
заезжего фокусника.
«Граф Феникс — черт знает что такое!..»
Потемкин
взглянул, увидел красивое, энергичное лицо, живые и проницательные
черные глаза, смело на него глядевшие. Он небрежно кивнул на
почтительный поклон иностранца, презрительно усмехнулся и подумал:
«Однако, должно быть, шельма!»
Граф Феникс нисколько не смутился,
хотя смысл усмешки Потемкина и даже сущность его мысли были ему ясны.
Своим мелодичным голосом, в красивых фразах он выразил русскому
вельможе, что гордится честью быть ему представленным и сделает все
возможное, чтобы не на словах, а на деле доказать ему свое глубокое
уважение.
Потемкин не находил нужным церемониться и на любезность
отвечать любезностью. Ему было скучно. Если покажут что-нибудь
интересное — отлично! А если нет, он уедет скучать в другое место…
Потемкин
почти так и выразился, потребовав, чтобы ему показали что-нибудь
интересное. Тогда граф Феникс приступил к осуществлению своей
первоначальной программы.
— Ваша светлость, — сказал он
Потемкину, — вы напрасно принимаете меня за фокусника или за нечто в
этом же роде. Вы очень скоро убедитесь в своей ошибке. А сейчас вы
желаете увидеть нечто выходящее из ряда привычных, ежедневных явлений.
Если захотите, я вам покажу очень много такого, но во всем необходима
постепенность, последовательность: не я начну показывать, а моя жена.
— Ваша жена… графиня Феникс… где же она? — произнес Потемкин с такой улыбкой, которая могла бы уничтожить всякого.
Но
графа Феникса она нисколько не уничтожила. Изящным и полным достоинства
жестом он указал Потемкину на Лоренцу, сидевшую неподалеку и спокойно
взиравшую на говоривших.
Потемкин взглянул и увидел прекрасную
женщину. Он сразу, в мгновение ока, произвел надлежащую оценку. Она
полностью отвечала его вкусу. Он как раз предпочитал подобную
неправильную, капризную красоту. Светлейший быстро подошел к Лоренце…
Еще минута — и он уже сидел рядом с нею. Выражение скуки и горделивого
презрения сбежало с его лица…
Она щебетала ему что-то на своем
странном, смешном и милом французском языке, а он внимательно слушал.
Потемкин любезно, покровительственно и ласково улыбался ей. Прелестная
волшебница с каждой минутой все сильнее околдовывала его.
— Что
же, ваша светлость, угодно вам, чтобы моя жена показала что-нибудь
интересное и достойное вашего внимания? — спросил граф Феникс.
— Она уже показала мне самое интересное и прелестное — показала себя, — проговорил Потемкин, не отрывая глаз от Лоренцы.
Граф Феникс поклонился, благодаря за комплименты. И теперь уже на его губах мелькнула насмешливая и презрительная улыбка.
—
Вы очень любезны, князь, — засмеялась Лоренца, в то время как бархатные
глаза ее загадочно и странно глядели на светлейшего, — но если мой муж
что-нибудь обещает, то он выполняет обещанное, а когда ему нужна моя
помощь, я ему помогаю… Друг мой, — обратилась она к мужу, — если тебе
угодно, ты можешь приступать к опыту.
Слово «опыт» мигом облетело гостиную. Граф
Феникс
наклонился к жене, положил ей руки на плечи. Затем Потемкин и все,
стоявшие близко, расслышали, как он тихо, но повелительно приказал ей:
«Спи!» Он прижал ей глаза указательными пальцами, потом открыл их снова и
отступил.
Лоренца будто умерла. Глаза ее были открыты, но взгляд
их сделался очень странным. Муж подошел к ней снова, приподнял ее с
кресла. Она оставалась неподвижной, окаменевшей как статуя. Она
производила такое особенное и жуткое впечатление и в то же время была
так жалка, что многим стало тяжело и неприятно.
Граф Феникс,
почувствовав общее настроение, быстро усадил жену в кресло и закрыл ей
глаза. Затем обратился к Потемкину, Елагину и всем собравшимся:
— Прошу вас на мгновение оставить ее и следовать за мною.
Все перешли в соседнюю комнату, за исключением двух дам, не сводивших с Лоренцы изумленных глаз.
Граф Феникс запер за собою дверь и сказал:
—
Мы оставили ее спящей, но это особенный сон, во время которого у
человека проявляются такие способности, каких он во время бодрствования
не имеет. Вы убедитесь, что жена моя хотя, по-видимому, и спит, но все
видит с закрытыми глазами, что она может читать даже мысли человека.
— Будто бы? — воскликнул Потемкин.
—
Так как вы первый громко выразили сомнение в словах моих, ваша
светлость, то вас я и попрошу убедиться. Будьте так добры, придумайте
что-нибудь, решите, что должна сделать моя жена, и она угадает ваши
мысли, исполнит все, что ей будет мысленно приказано вами. Что вам
угодно приказать ей?
— Это уж мое дело! — усмехнулся Потемкин.
—
Да, но в таком случае никто, кроме вас, не примет участия в опыте, и
вообще, как мне кажется, опыт будет менее убедителен. Предупреждаю вас,
что я не пойду за вами, я останусь здесь, и пусть кто-нибудь сторожит
меня.
Потемкин сдался.
— Хорошо! — сказал он. — Решим так:
графиня Феникс прежде всего должна нам что-нибудь пропеть, у нее,
наверное, прелестный голос…
— Вы будете судить об этом, она вам споет…
—
Я вовсе не желаю утруждать ее, а потому пусть она, окончив пение,
выйдет из гостиной на балкон, сорвет какой-нибудь цветок и даст его мне…
Видите… все это очень нетрудно. Только вы, господин чародей,
оставайтесь здесь.
— Не только останусь здесь, но разрешаю
связать меня и сторожить хоть целому полку — я не шевельнусь… Идите,
ваша светлость, подойдите и спросите, видит ли она вас и ваши мысли?
Потом дуньте ей в лицо. Она очнется и все исполнит.
— Это интересно, — сказал Потемкин. — Государи мои, пойдемте, пусть кто-нибудь останется с чародеем.
Однако
никому не хотелось оставаться. Но Потемкин взглянул на всех, нахмурив
брови, и несколько человек осталось, а остальные вышли, заперев за собою
двери. Потемкин подошел к Лоренце и, любуясь ее прелестным, застывшим
лицом, сказал ей:
— Дорогая графиня, видите ли вы меня?
— Да, я вас вижу! — прошептали ее побледневшие губы.
Тогда он подумал о том, что она должна сделать, и спросил:
— Видите ли вы мои мысли?
— Вижу…
Он
дунул ей в лицо, она сделала движение, открыла глаза и несколько
мгновений с изумлением оглядывалась. Наконец совсем пришла в себя,
поднялась с кресла, хотела идти, но внезапно остановилась и запела.
Голос
у нее был не сильный, но звучный и нежный. Она пела старинную
итальянскую баркаролу. Все слушали ее с наслаждением. Потемкин стоял
перед ней, выпрямившись во весь свой могучий рост, и любовался ею.
Баркарола окончена. Последний звук замер. Лоренца взялась за голову,
будто вспомнила что-то, затем быстро направилась к балкону, отворила
стеклянную дверь и через несколько мгновений вернулась с цветком в руке.
Она подошла к Потемкину, прелестно улыбнулась, заглянула ему в глаза и
подала цветок. Он поцеловал ее маленькую, почти детскую руку…
В
гостиной зашумели и задвигались. Все изумлялись, восхищались, почти все
дамы были просто в ужасе. Потемкин задумался, отошел от Лоренцы и грузно
опустился в кресло.
Итак, Калиостро с помощью своих чар, а более
с помощью чар Лоренцы сумел очаровать всесильного царедворца. Отчего же
графу Фениксу не удалось стать заметным явлением в жизни не только
России, но и Петербурга? По словам историка Хотинского, «обаяние этого
рода продолжалось недолго, так как направление того времени было самое
скептическое, и потому мистические и спиритические идеи не могли иметь
большого хода между петербургской знатью. Роль магика оказалась
неблагодарною, и Калиостро решился ограничить свое чародейство одними
только исцелениями, но исцелениями, чудесность и таинственность которых
должны были возбудить изумление и говор».
С мнением историка
Хотинского о неблагоприятном для Калиостро умственном настроении
тогдашней петербургской знати согласиться можно лишь с некоторой
натяжкой. Сильных умов тогда среди знати просто не было. Один из самых
заметных людей той поры сенатор и гофмейстер, статс-секретарь
императрицы И. П. Елагин являлся ревностным сторонником Калиостро,
который, по замечанию исследователя Лонгинова, кажется, и жил в доме
Елагина. Скептицизм же тогдашнего петербургского общества был напускным
и, по всей вероятности, скоро бы исчез, если бы Калиостро удалось
подольше пожить в Петербурге, пользуясь вниманием императрицы. Более
того, скептицизм гораздо сильнее господствовал в Париже, но там он не
мешал громадным успехам Калиостро. Так что, вне всяких сомнений, неудачи
Калиостро в Петербурге зависели от других, более существенных причин.
Калиостро
явился в Петербург не в качестве шарлатана-врача, подобно другим
заезжавшим туда иностранцам, промышлявшим медицинской профессией и
печатавшим о себе громкие рекламные объявления в «Санкт-Петербургских
ведомостях». Так, во время его пребывания в северной столице жившие на
Большой Морской у его сиятельства графа Остермана братья Пелье —
«французские глазные лекари» — объявили, что они «искусство свое
ежедневно подтверждают, возвращая зрение множеству слепых». Они
рекомендовали петербургским жителям предохранительные от всех болезней
капли, которые «тако же вполне приличны особам в письменных делах и
мелких работах упражняющимся». А прибывший в Петербург из Парижа зубной
врач Шоберт, объявляя о чудесных средствах к излечению зубов от разных
болезней, между прочим, и «от удара воздуха», таким вот способом
рекламировал свои методы лечения: «Господин Шоберт в заключение ласкает
себя надеждой, что податливые и о бедных соболезнующие особы благоволят
споспешествовать его намерениям, сообщая сие уведомление своим знакомым,
дабы через то привесть бедным в способность пользоваться оным».
Калиостро
не рекламировал себя подобным образом, хотя, как явствует из различных
источников, он не только лечил больных безвозмездно, но даже и оказывал
им денежную помощь. Калиостро в Петербурге вообще не давал никаких
частных объявлений, считая это ниже своего достоинства.
В ту пору
верили в возможность самых невероятных открытий в области всевозможных
исцелений. Так, во время пребывания Калиостро в Петербурге в
«Санкт-Петербургских ведомостях», в разделе «Разные известия»,
сообщалось, что «славный дамский парижский портной, именуемый Дофемон
(Dofemont), выдумал делать корпусы (корсеты) для женских платьев отменно
выгодные и нашел средство уничтожить горбы у людей, а Парижская
академия наук, медицинский факультет, хирургическая академия и общество
портных в Париже одобрили сие новое изобретение».
По замечанию
Хотинского, Калиостро недолго ждал случая показать «самый разительный
пример своего трансцендентного искусства и дьявольского нахальства и
смелости».
У князя Дмитрия Ивановича Голицына, знатного барина
двора Екатерины И, опасно заболел единственный сын Андрей, грудной
младенец десяти месяцев от роду. Достаточно почтенный возраст родителей,
в том числе и супруги, княгини Елены Андреевны, не позволял надеяться
на появление еще одного наследника. Чувства родителей были понятны,
испробовано было все. Все лучшие петербургские врачи признали ребенка
безнадежным — у него обнаружили грудную жабу. Родители пребывали в
отчаянии, когда одному из врачей — Шоберту — пришло в голову
посоветовать им, чтобы они обратились к Калиостро, о котором тогда
начали рассказывать в Петербурге разные чудеса.
Приглашенный
Калиостро объявил князю и княгине, что берется вылечить умирающего
младенца, но с тем непременным условием, чтобы дитя перевезли к нему на
квартиру и предоставили в полное и безотчетное его распоряжение, так
чтобы никто посторонний не мог навещать его и чтобы даже сами родители
отказались от свидания с больным сыном до его выздоровления. Как ни
суровы были эти условия, но крайность положения заставила согласиться на
них, и ребенка, едва живого, отвезли на квартиру Калиостро.
В
течение последующих двух недель Калиостро на взволнованные запросы
родителей неизменно отвечал, что ребенку день ото дня все лучше. И
наконец объявил, что так как сильная опасность миновала, то князь может
взглянуть на малютку. Свидание продолжалось не более двух минут, радости
князя не было пределов, и он предложил Калиостро тысячу империалов
золотом. Калиостро наотрез отказался от такого подарка, объявив, что
лечит безвозмездно, из одного только человеколюбия.
Затем
Калиостро потребовал от князя взамен всякого вознаграждения только
строгого исполнения прежнего условия, то есть непосещения ребенка никем
из посторонних, уверяя, что всякий взгляд, брошенный на него другим
лицом, исключая лишь тех, кто непосредственно за ним ухаживают, причинит
ему вред и замедлит выздоровление. Князь согласился на это, и весть об
изумительном искусстве Калиостро как врача быстро разнеслась по всему
Петербургу. Имя графа Феникса было у всех на устах, и больные, из числа
знати и богачей, начали обращаться к нему. А Калиостро своим
бескорыстным поведением с больными успел снискать себе уважение в высших
классах петербургского общества.
Принято считать, что Калиостро
вылечил графа Строганова от нервного расстройства, исцелил Елагина,
Бутурлину и многих других. И наконец, избавил от рака коллежского
асессора Ивана Исленева, впоследствии на радостях совершенно спившегося.
После господ к Калиостро стали обращаться за помощью лакеи, повара,
кучера, форейторы и горничные. Однажды он исцелил даже на расстоянии,
сидя у Потемкина во дворце и не вставая с кресла. Но вернемся к истории с
младенцем, сыном князя Голицына.
Ребенок оставался у Калиостро
более месяца, и только в последнее время отцу и матери было дозволено
видеть его сперва мельком, потом подолее и, наконец, без всяких
ограничений. А затем он был возвращен родителям совершенно здоровым.
Готовность князя отблагодарить Калиостро самым щедрым образом
увеличилась еще более. Теперь он предложил ему уже не тысячу, а пять
тысяч империалов. Калиостро долго не соглашался принять предлагаемое
золото. Наконец уступил просьбам князя, оговорив, что может взять деньги
лишь для употребления на благотворительные цели.
Прошло
несколько дней после возвращения родителям ребенка, как вдруг в душу его
матери закралось страшное подозрение: ей показалось, что ребенок
подменен. Хотинский замечал по этому поводу: «…конечно, подозрение это
имело довольно шаткие основания, но тем не менее оно существовало и слух
об этом распространился при дворе; он возбудил в очень многих прежнее
недоверие к странному выходцу». Калиостро потерял расположение двора. А
это означало крах всей его российской кампании. Можно было отправляться
из Петербурга восвояси.
А чем же закончилась история с ребенком
Голицыных? Существует версия, согласно которой Калиостро признавался
Созоновичу, противнику своему по знаменитой петербургской дуэли, что
действительно подменил ребенка. Шансов у младенца остаться в живых не
оставалось — он умер в тот же день, когда его перевезли в дом Калиостро.
Пытаясь воскресить уже труп, Калиостро производил над ним некоторые
опыты со сжиганием, обещая, что ребенок воскреснет в свое время. А пока
же, дабы утешить родителей, им представили живого и здорового младенца,
но совершенно чужого. Видимо, Калиостро руководствовался просто
чувствами сострадания и человеколюбия по отношению к Голицыным. При этом
заезжий маг нисколько не сомневался, что с течением времени родители
примут и полюбят новое дитя, хотя бы потому, что у них не было своих. И
действительно, та же версия утверждает, что супруги Голицыны вскоре души
не чаяли в новообретенном чаде…
Заканчивая рассказ о пребывании
Калиостро в Петербурге, Хотинский говорит, что Калиостро, не будучи
ревнивым мужем, заметив, что князь Потемкин теряет прежнее к нему
доверие, вздумал действовать на князя посредством красавицы жены.
Потемкин сблизился с нею, но на такое сближение посмотрели очень
неблагосклонно свыше, а к тому времени подоспела и история с младенцем.
Тогда графу Фениксу и его жене приказано было немедленно выехать из
Петербурга, причем он был снабжен на путевые издержки довольно крупной
суммой.
В чем же причины неудач знаменитого кудесника? Так ли уж он был всесилен?
В
небольшой книжке, изданной в 1855 году в Париже под заглавием
«Приключения Калиостро», встречается ряд дополнительных сведений о
пребывании Калиостро в Петербурге. Так, там рассказывается, что, приехав
в Петербург, Калиостро заметил, что известность его в России вовсе не
так велика, как он полагал прежде. Поэтому Калиостро, как человек
чрезвычайно сметливый, понял, что в подобных обстоятельствах ему
невыгодно выставлять себя напоказ с первого же раза. Он повел себя
чрезвычайно скромно, без всякого шума, выдавая себя не за чудотворца, не
за пророка, а только за медика и химика. Жизнь он вел уединенную и
таинственную, а между тем такой образ поведения еще более привлекал к
нему внимание в Петербурге, где известные иностранцы находились на
переднем плане не только в высшем обществе, но и при дворе. В то же
время он распускал слухи о чудесных исцелениях, совершенных им в
Германии никому еще не известными способами. И вскоре в Петербурге
заговорили о нем как о необыкновенном враче.
Со своей стороны и
красавица Лоренца успела привлечь к себе мужскую половину петербургской
знати и, пользуясь этим, рассказывала удивительные вещи о своем муже, а
также о его почти четырехтысячелетнем существовании на земле.
В
книге, составленной по рукописи камердинера Калиостро, упоминается
другой способ привлечения к себе внимания героев нашего повествования.
Красивая и молодая Лоренца говорила посетительницам графа, что ей более
сорока лет и что старший сын ее уже давно числится капитаном в
голландской службе. Когда же русские дамы изумлялись необыкновенной
моложавости прекрасной графини, то она замечала, что против действия
старости ее мужем изобретено верное средство. Не желавшие стариться
барыни спешили покупать за громадные деньги склянки чудодейственной
воды, продаваемой Калиостро.
Многие почитатели мага, если и не
верили в эликсир молодости и жизни Калиостро, были убеждены в его умении
превращать всякий металл в золото. Среди подобных поклонников оказался и
статс-секретарь Елагин.
В отношении петербургских врачей
Калиостро действовал весьма дипломатично, отказываясь лечить являвшихся к
нему пациентов, ссылаясь на то, что им не нужна его помощь, так как в
Петербурге и без него хватает знаменитых врачей. Но такие добросовестные
отказы лишь усиливали настойчивость являвшихся к Калиостро больных.
Кроме того, на первых порах он не только отказывался от всякого
вознаграждения, но даже сам помогал деньгами бедным больным.
В
книге «Приключения Калиостро» весьма подробно рассказывается о любовных
похождениях князя Потемкина с женой Калиостро. Высказывается
предположение, что эти похождения и были причиной быстрой высылки
Калиостро из Петербурга, равно как и подмена ребенка. О такой подмене
стала ходить молва в Петербурге, и императрица Екатерина II тотчас
воспользовалась ею для того, чтобы принудить Калиостро безотлагательно
удалиться из Петербурга, тогда как настоящим поводом к удалению мага
стала будто бы любовь Потемкина к Лоренце.
Однако можно предположить, что неудача миссии Калиостро в Петербурге вызвана и другими причинами.
Одно
то обстоятельство, что Калиостро явился в Северную Пальмиру не просто
врачом или алхимиком, а таинственным политическим деятелем, главой новой
масонской ложи, должно было бы подсказать ему, что он ошибается в своих
смелых расчетах. В то время императрица Екатерина II не слишком
благосклонно посматривала на тайные общества, и приезд такой личности,
как Калиостро, не мог не увеличить ее подозрений.
В книге «Тайные
истории России» содержатся подробные сведения о взаимоотношениях
Калиостро и Елагина. Из этого источника мы узнаем, что, познакомившись с
Елагиным, Калиостро сообщил ему о возможности делать золото. Несмотря
на то что Елагин был одним из самых образованных русских людей того
времени, он поверил магу, который обещал научить Елагина этому искусству
в короткое время и при небольших издержках.
Против Калиостро
выступил один из секретарей Елагина: «Достаточно раз побеседовать с
графом Фениксом для полного убеждения в том, что он наглый шарлатан».
Елагин, однако, продолжал доверять Калиостро. А секретарь Елагина начал
распускать по Петербургу слухи о заезжем шарлатане, чем сильно подорвал
его кредит в обществе, в котором Калиостро нашел и других поклонников. В
числе их оказался и граф Александр Сергеевич Строганов, один из самых
видных вельмож екатерининского двора.
Чрезвычайно неблагоприятно
на положение Калиостро в Петербурге подействовало также напечатанное в
русских газетах заявление испанского посланника Нормандеца о том, что
никакой граф Феникс на испанской службе полковником никогда не состоял.
Это официальное заявление разоблачало Калиостро как самозванца.
Однако рассказ об этом не подтверждается дальнейшими исследованиями. В
единственной в то время русской газете «Санкт-Петербургские ведомости»
никакого объявления со стороны дона Нор-мандеца не встречается. По всей
вероятности, рассказ этот выдуман уже после отъезда Калиостро из
Петербурга его недоброжелателями, как и многие другие небылицы. По
существовавшим в то время правилам, каждый уезжающий из России за
границу должен был три раза опубликовать в «Санкт-Петербургских
ведомостях» информацию о своем отъезде. И вот в «Прибавлениях» к 79-му
номеру «Ведомостей», вышедших 1 октября, между двумя извещениями об
отъезде за границу — мясника Иоганна Готлиба Бунта и башмачника Габриеля
Шмита — объявлен отъезжающим «г. граф Каллиострос, гишпанский
полковник, живущий на дворцовой набережной в доме г. генерал-поручика
Виллера».
Но если бы о самозванстве Калиостро было объявлено в
Петербурге, то он никак не смог бы присвоить себе этот чин. Последующие
аналогичные объявления в номерах 80 и 81 «Прибавлений» опровергают также
рассказ о том, будто Калиостро жил в Петербурге под именем графа
Феникса и будто бы он был выслан оттуда внезапно по особому распоряжению
императрицы. Между тем он выехал из русской столицы в общем порядке,
хотя, быть может, и не без некоторого принуждения.
Судя по
времени отъезда Калиостро из Митавы и первой публикации о его отъезде из
России, приходим к заключению, что Калиостро прожил в Петербурге около
девяти месяцев. В течение этого времени испанский посланник,
находившийся в Петербурге, мог затребовать и получить нужные ему
сведения о Калиостро. В ту пору известия из Мадрида шли в Петербург
около полутора месяцев, как это явствует из печатавшихся в
«Санкт-Петербургских ведомостях» политических известий. Но дело в том,
что никакого объявления со стороны Нормандеца против Калиостро в русских
газетах не встречается.
Не в пользу пребывания Калиостро в
Петербурге складывались и другие обстоятельства. Независимо от того, что
он как масон не мог встретить благосклонного приема со стороны
императрицы, она должна была не слишком доверчиво относиться к нему и
как к последователю графа Сен-Жермена. Последний побывал в Петербурге в
1762 году, и Екатерина считала его шарлатаном.
Не добившись
блестящих успехов в высшем петербургском обществе как масон, врач и
алхимик, Калиостро не мог уже рассчитывать на внимание к нему публики в
Петербурге, подобно тому как это было в многолюдных городах Западной
Европы. Для русского простонародья Калиостро как знахарь и колдун был
фигурой чужеродной.
По словам барона Глейхена, Калиостро был
небольшого роста, но имел такую наружность, что она могла служить
образцом для изображения личности вдохновенного поэта. Во французской
газете «Газетт де Санте» писали, что фигура Калиостро носит на себе
отпечаток не только ума, но даже гения.
Одевался Калиостро пышно,
странно и большей частью носил восточный костюм. В важных случаях он
являлся в одежде верховного главы масонства Великого Копта, которая
состояла из длинного шелкового платья, похожего покроем на
священническую рясу, вышитого от плеч и до пят иероглифами и
перепоясанного кушаком красного цвета. При таком одеянии он надевал на
голову убор из сложенных египетских повязок, концы которых ниспадали
вниз. Повязки эти были из золотой парчи, а на голове закреплялись
цветочным венком, осыпанным драгоценными каменьями. По груди через плечо
шла лента изумрудного цвета с нашитыми на ней буквами и изображениями
жуков. На поясе, сотканном из красного шелка, висел широкий рыцарский
меч, рукоять которого имела форму креста.
В таких пышных нарядах
Калиостро должен был казаться простому русскому люду скорее важным
барином-генералом, но никак не колдуном. К тому же известно, что народ
русский всегда предпочитал в качестве знахаря-колдуна «лядащего
мужичка», и чем более неказист он и неряшлив, тем более вызывает
доверие. К тому же для приобретения славы знахаря необходимо было уметь
говорить по-русски.
Как заморский врач, Калиостро в Петербурге
мог найти для себя весьма ограниченную практику, и опасным соперником
для него был даже знаменитый в то время Ерофеич, с успехом лечивший не
только простолюдинов, но и екатерининских вельмож и тоже открывший
своего рода жизненный эликсир, который впоследствии удерживал за собой
название по имени изобретателя.
Несмотря на все старания избегать
столкновений с петербургскими врачами, Калиостро все-таки подвергся
преследованию с их стороны. Барон Глейхен упоминает, что придворный врач
великого князя Павла Петровича вызвал Калиостро на дуэль. «Так как
вызванный на поединок имеет право выбрать оружие, — сказал Калиостро, — и
так как теперь дело идет о превосходстве противников по части медицины,
то я вместо оружия предлагаю яд. Каждый из нас даст друг другу по
пилюле, и тот из нас, у кого окажется лучшее противоядие, будет
считаться победителем». Дуэль не состоялась. Хотя, по другой версии,
этот врач Созонович действительно явился к Калиостро с собственноручно
изготовленным ядом, на что заезжий кудесник предложил ему выпить некую
золотистую пилюлю. Приняв яд на глазах друг у друга, противники
разошлись. Созонович отпаивался молоком и надеялся на чудо. И чудо
произошло. Калиостро прислал ему записку, в которой любезно сообщал,
что, видя страстное желание Созоновича до конца служить врачебной науке,
Калиостро дал ему лекарство, лишь повышающее… мужскую потенцию. Со
своей стороны, графу не составило труда ловко поменять буквально на
глазах противника ядовитое снадобье на шарик шоколада. На поединок же
Созонович вызвал Калиостро якобы как раз из-за подмены младенца.
Рассказывали,
что перед самым выездом Калиостро из Петербурга знаменитый врач
императрицы англичанин Роджерсон составил записку о невежестве «великого
химика» и его наглых обманах. В общем, медики не жаловали нового
конкурента.
Опасным противником врачебной практики Калиостро был
Месмер. Сведения о месмеризме — этой новой чудодейственной силе — стали
проникать в Петербург именно в то время, когда здесь находился
Калиостро. Так, в ту пору в «Санкт-Петербургских ведомостях» подробно
рассказывалось «о чудесах, производимых посредством магнита славным
врачом господином Месмером». «А ныне, — прибавлялось в «Ведомостях», —
другой врач, женевский доктор в медицине Гарею, упражняясь особо в
изысканиях разных действий магнита, издает о том книгу». При тогдашнем
увлечении магнетизмом, при безграничном веровании в его таинственную и
целительную силу эликсир Калиостро и его магия могли казаться пустяками,
не выдерживавшими никакого сравнения с новой, открытой Месмером
сверхъестественной силой.
Калиостро мог предвидеть, что при таких
неблагоприятных для него условиях он не будет иметь в Петербурге
успеха, почему и предпочел выехать поскорее, дабы вконец не загубить
своей репутации.
Вынужденный наскоро выехать из России, Калиостро
не успел побывать в Москве; но, по всей вероятности, он и там не
встретил бы особенного успеха. Такой вывод напрашивается из совершенного
равнодушия, которое, естественно, проявили московские масоны к приезду
Калиостро в Россию. Более того, приезд Великого Копта оказал даже
отрицательное воздействие на русское масонство, так как Калиостро еще
более усилил нерасположение к масонам у Екатерины II.
В 1780 году
императрица опубликовала книгу под названием «Тайна противонелепого
общества». Для мистификации она значилась изданной в Кельне в 1750 году.
В ней осмеивалось вообще масонство и его тайны. С целью же окончательно
выкорчевать те корни масонства, которые, по мнению Екатерины II, мог
оставить после себя Калиостро в русском обществе, она написала комедию
под названием «Обманщик». Она была представлена впервые на сцене 4
января 1786 года. В ней показаны нелепость и вред стремления к
духовидению, к толкованию необъяснимого, к герметическим опытам и т. п. В
этой комедии в образе Калифалк-жерстона был выведен Калиостро, затеи
которого сравнивались с идеями мартинистов, названных в комедии
«мартышками». С той же целью и в том же году императрица написала и
другую комедию — «Обольщенный». Обе комедии были переведены на немецкий
язык.
Как бы там ни было, но, уезжая из России, Калиостро сумел
напоследок громко хлопнуть дверью. Полиция донесла, что граф Феникс
выехал из России одновременно через восемь в разных местах границы
расположенных застав и на каждой оставил собственноручную роспись!
После
визита в Россию Калиостро продолжал путешествовать по Европе. После
поистине триумфальных успехов в Париже он решил, что наконец можно
приступить к осуществлению широкого плана, давно им задуманного. Он
составил смелый проект — навербовать среди парижской знати и богачей
особую ложу избранных масонов, строго ограничив число ее членов. Всем
членам таинственной ложи он гарантировал 5557 лет жизни! Однако
Калиостро обставил достижение долголетия такими условиями, которым едва
ли кто мог удовлетворить.
Принимаемый в ложу должен был обладать
самое меньшее пятьюдесятью тысячами франков, а главное — от рождения и
до посвящения оставаться и пребывать чистым и непорочным до такой
степени, чтобы его не могло коснуться ядовитое и бесцеремонное
злословие. В то же время все вступавшие должны были быть холостыми и
бездетными. Общее число членов никак не могло превышать тринадцати. С
таким запасом оговорок любой неуспех легко объяснялся. К тому же
посвященный проходил целый ряд сложных обрядов, постов, ванн, диет,
кровопусканий и т. п. Через каждые пятьдесят лет следовало все повторять
в течение сорока дней, и человек возрождался, молодел.
Разумеется,
что кудесник, раздававший Мафусаиловы годы всем желающим, должен был
ожидать вопроса: воспользовался ли он сам своим чудесным рецептом?
Калиостро сотни раз спокойно отвечал на этот щекотливый вопрос: «Я
родился через двести лет после Всемирного потопа». Таким образом, он был
дружен с Моисеем и Аароном, участвовал в оргиях Нерона и Гелиобала,
брал Иерусалим с Готфридом Бульонским. Словом, без него не обходилось ни
одно сколько-нибудь замечательное историческое событие. И он открыто
говорил об этом.
Увлечение всемогущим магом было до такой степени
повальным, что на призыв вступать в его ложу вместо тринадцати хлынули
сотни соискателей. Его умоляли увеличить число членов, но он
величественно размышлял.
А в 1785 году недоброжелатели Калиостро
сумели добиться его ареста по надуманному обвинению. Но французский суд
оправдал его. Супруги переехали в Рим, где в конце 1789 года их
арестовали — теперь уже за принадлежность к масонам, что в католическом
Риме считалось делом богопротивным и каралось смертной казнью. Приговора
римской курии им пришлось дожидаться почти полтора года. Калиостро был
предложен выбор: публичное отречение от масонства и прочих заблуждений
либо позорная смерть. Он выбрал первое, но отречение не принесло ему
свободы.
26 августа 1793 года Калиостро умер в итальянской тюрьме
и был погребен без отпевания. Когда спустя два года в Италию вступили
войска Наполеона Бонапарта, выяснилось, что никому не ведомо, где
находится могила Калиостро. Это породило множество слухов и домыслов.
Говорили, например, что Калиостро, убив священника, переоделся в его
платье и бежал. А порой говорят, что он и по сей день продолжает
путешествовать по свету, предпочитая избегать шумные европейские города…
Как
же сегодня нам оттенить удивительную и противоречивую личность
Калиостро? Безусловно, он обладал уникальными способностями, мог
проникать в тайны настоящего и будущего, неподвластные большинству
других смертных. Еще при жизни графа сбылось его пророчество о
французской революции и разрушении тюрьмы-крепости Бастилии, в которой
он провел более полугода. Сбылись и многие иные его предсказания. Но
порой Калиостро изменяла выдержка, ему не хватало мудрости и
спокойствия. То и дело в его действия вкрадывались честолюбие, алчность и
тщеславие. И он к концу жизни все стремительнее скатывался к тому, с
чего и начал, — к мошенничеству, пусть и на другом уровне, обставленному
великолепными декорациями.
И тайные знания сами по себе не
только не могли остановить падения Калиостро, но лишь с мрачной
неизбежностью приближали бесславный конец, словно мстя великому магу и
чародею, оказавшемуся недостойным своего величия.
Категория: Гипотезы,предсказания будущего |
Источник: http://planetatain.ru/|
Материал подготовлен: http://planeta.moy.su
огромной популярностью, как граф Калиостро. Слава знаменитого мага и
прорицателя была одинаково громкой в просвещенных кругах Парижа и Рима,
Берлина и Вены, Петербурга и Москвы… Но слава эта была разной: одни
верили любому слову Калиостро и буквально боготворили его, а другие
считали графа ловким авантюристом и шарлатаном-мистиком.
Никому
не было известно, когда и где родился Калиостро, как он провел детство и
молодые годы. Да и сам граф в своих записках писал: «Ни место моего
рождения, ни родители мои мне не известны».
читать дальше
Правда, далее Калиостро
рассказывал, что детство провел в Медине, в Аравии. Там он будто бы под
именем Арахат жил во дворце восточного владыки Ялахаима. Наставники
обучили его физике, медицине, ботанике, нескольким восточным языкам.
Когда
мальчику исполнилось двенадцать лет, он под надзором главного
наставника отправился путешествовать. Три года Калиостро провел в Мекке,
потом побывал в ряде азиатских и африканских стран. Был он и на Мальте,
где, по словам наставника, Калиостро родился в христианской семье и
почти сразу же осиротел. Никаких других подробностей наставник ему не
сообщил.
С Мальты Калиостро отправился на Сицилию, потом побывал в
Неаполе, Риме, где его представили местной знати, а затем — и самому
Папе Римскому. Далее в записках Калиостро говорится о его бесчисленных
странствиях по Европе, о тысячах больных, которые в жажде исцеления
стекались к нему отовсюду.
Но исследователи биографии Калиостро
приводят и другие версии его происхождения. Многие считают, что он
родился 8 июня 1743 года в Палермо в богатой сицилийской семье, а звали
его тогда Джузеппе Бальзамо. Родители, набожные католики, отдали
мальчика в семинарию, из которой Джузеппе вскоре бежал. Но его поймали и
поместили в монастырь близ Палермо.
Через некоторое время
будущий маг и чародей бежал и оттуда. В Палермо он обманом похитил
золото у богатого ювелира и ростовщика, после чего долгие годы разъезжал
по разным городам Италии. В это время Джузеппе раз двадцать менял имя и
в конце концов взял фамилию своей тетки — Калиостро, прибавив не
заслуженный им графский титул. Правда, позднее Калиостро не раз намекал,
что титул достался ему неким таинственным путем.
Биографы
Калиостро признают, что он очень много путешествовал. Объездил разные
страны Востока, действительно побывал на Мальте, в множестве европейских
городов, особенно итальянских. Италия не была тогда единым
государством, и переезд, например, из Неаполя во Флоренцию или из
Венеции в Рим был путешествием из одного государства в другое. В Риме
Калиостро познакомился с девушкой из простой семьи Лоренцей Феличиани.
Она стала его женой, и с тех пор супруги под видом
богомольцев-странников разъезжали по Европе вместе. Вступив в одном из
германских городов в орден масонов, Калиостро приобрел влиятельных
друзей и покровителей в высшем обществе.
Более того, совершив
путешествие в Египет и побывав в потаенных залах пирамиды Хеопса,
Калиостро объявил себя великим главой древнейшего в мире египетского
масонства. Слава его разрасталась, ширился и круг знакомств. В одной из
множества брошюр о нем приводится рассказ о том, как в Голштинии
Калиостро повстречался с еще более таинственным человеком, чем он сам, —
с графом Сен-Жерменом. Судя по всему, Калиостро отнесся к Сен-Жермену с
величайшим почтением и молил посвятить его во все таинства, которыми
обладал граф-чудодей.
От Сен-Жермена Калиостро отправился в
Курляндию (так именовалась западная часть Латвии, которая позднее, в
1795 году, вошла в состав России), нацелившись на Петербург. Скорее
всего, совершить поездку в Россию посоветовал ему граф
Сен-Жермен,
который, по свидетельству барона Глейхена, побывал в Петербурге в июне
1762 года и сохранил дружеские отношения с князем Григорием Орловым.
В самом конце февраля 1779 года Калиостро и Лоренца прибыли в Митаву, столицу герцогства Курляндия.
Весьма
подробно о пребывании Калиостро в Курляндии рассказывает книга,
напечатанная в 1787 году в Петербурге, — «Описание пребывания в Митаве
известного Калиостро на 1779 год и произведенных им там магических
действий», автором которой являлась Шарлотта-Елизавета-Констанция фон
дер Рекке, урожденная графиня Медемская. Ее родная сестра, Доротея, была
замужем за Петром Бироном, герцогом Курляндским.
Впрочем,
достоверность этих записок весьма сомнительна. Дело в том, что поначалу
Шарлотта оказалась полностью под влиянием таинственного графа. Но затем
столь же сильно его и невзлюбила. А что и в каком тоне может написать о
бывшем кумире разочаровавшаяся в нем женщина? Ответ понятен. Тем не
менее сведений о том периоде жизни Калиостро немного, и потому каждый
источник для нас интересен.
В столице Курляндии Калиостро нашел
благодатное поле деятельности: тут обитали масоны и алхимики, впрочем,
любительского уровня и весьма легковерные, но принадлежащие к высшему
обществу. Калиостро впоследствии был до того уверен в добром к нему
расположении своих курляндских сторонников, что в оправдательной
записке, изданной им в 1786 году, ссылался на них как на свидетелей,
готовых показать в его пользу. Тогдашний курляндский обер-бургграф Ховен
считал себя алхимиком.
В Митаве Калиостро выдавал себя и за
испанского полковника, при этом тайком сообщая местным масонам, что
отправлен своими повелителями на Север по делам весьма важным и что в
Митаве ему поручено явиться к Ховену как к великому магистру местной
масонской ложи, и говорил, что в основанную им, Калиостро, ложу будут
допускаться и женщины. Лоренца, со своей стороны, весьма много
способствовала мужу. В Митаве Калиостро выступал в качестве проповедника
строгой нравственности в отношении женщин.
При этом, по мнению
недоброжелателей, в свете держал он себя неловко. Некоторые считали, что
он походил на разряженного лакея. Многие отмечали его необразованность и
грубые ошибки при письме. Утверждали, что по-французски он говорил
плохо, употребляя много грубых, простонародных выражений. Литературным
итальянским языком он не владел и говорил на шипящем сицилийском
наречии. Впрочем, все эти промахи и им, и его почитателями объяснялись
долгими годами проживания в Медине и Египте.
Вел он себя, и с
этим все были согласны, безукоризненно. Не предавался ни обжорству, ни
пьянству, ни прочим излишествам. Он проповедовал воздержание и чистоту
нравов и первый подавал тому пример. На вопросы о цели поездки в
Россию
Калиостро отвечал, что, будучи главой египетского масонства, он возымел
намерение распространить свое учение на дальнем северо-востоке Европы и
с этой целью будет стараться основать в России масонскую ложу, в
которую будут приниматься и женщины.
Относительно своих врачебных
познаний Калиостро сообщал, что, изучив медицину в Медине, он дал обет
странствовать некоторое время по белому свету для пользы человечества и
без мзды отдать обратно людям то, что он получил от них. Лечил Калиостро
взварами и эссенциями, а своей уверенностью дарил больным надежду и
бодрость. По его мнению, все болезни происходят от крови.
Но
постепенно Калиостро в Митаве стал все больше напускать на себя
таинственность. Шарлотте фон дер Рекке он обещал, что она будет
беседовать с мертвыми, что со временем станет духовным посланником на
других планетах, что будет возведена в сан защитницы земного шара, а
потом, как проверенная в магии ученица, вознесется еще выше. Калиостро
уверял своих учеников, что Моисей, Илия и Христос были создателями
множества миров и что это же самое в состоянии будут сделать его верные
последователи и последовательницы, доставив людям вечное блаженство. Как
первый к тому шаг он заповедовал, что те, которые желают иметь
сообщение с духами, должны постоянно противоборствовать всему
вещественному.
Своим ученикам высших степеней Калиостро стал
преподавать магические науки и демонологию, избрав для объяснения текст
книги Моисея. При этом, с последующей точки зрения девицы Шарлотты фон
дер Рекке, он допускал самые безнравственные толкования.
Людей
прагматичных, но в то же время и легковерных, Калиостро привлекал к себе
обещанием обращать все металлы в золото, увеличивать объем драгоценных
камней. Говорил, что может плавить янтарь, как олово.
Способности
Калиостро добывать золото подтверждались тем, что за время длительного
пребывания в Митаве он ниоткуда не получал денег, не предъявлял банкирам
векселей, а между тем жил роскошно и платил щедро и даже вперед, так
что исчезала всякая мысль о его корыстных расчетах.
В Митаве
Калиостро производил различные чудеса. Показывал в графине воды то, что
делалось далеко отсюда. Обещал и даже указывал место, где в окрестностях
Митавы зарыт огромный клад, охраняемый духами.
Заговаривая о
предстоящей поездке в Петербург, Калиостро входил в роль политического
агента, обещая многое сделать в пользу Курляндии при дворе Екатерины II.
С собою в Петербург он звал и девицу Шарлотту, а отец и семейство, как
истинные курляндские патриоты, также старались склонить ее к поездке в
Россию. Интерес Калиостро объяснялся просто: ему было небезвыгодно
объявиться в Петербурге в сопровождении представительницы одной из
лучших курляндских фамилий, и притом поехавшей с ним по желанию
родителей, пользовавшихся в Курляндии большим почетом. Со своей стороны,
девица фон дер Рекке (как она утверждает в своих записках) соглашалась
отправиться с Калиостро в Петербург только в том случае, если
императрица Екатерина II станет защитницей «ложи союза» в своем
государстве и «позволит себя посвятить магии» и если она прикажет
Шарлотте фон дер Рекке приехать в свою столицу и быть там
основательницей этой ложи.
При тогдашних довольно тесных связях
между Митавой и Петербургом пребывание Калиостро в этом городе должно
было подготовить общественное мнение в Северной Пальмире к его приезду. В
Митаве Калиостро в семействе фон дер Рекке объявил, что он не испанец,
не граф Калиостро, но что он служит масонству под именем Фридриха Гвалдо
и должен скрывать свое настоящее звание, но что, может быть, он сложит в
Петербурге не принадлежащее ему имя и явится во всем величии. При этом
маг указывал, что право свое на графский титул он основывал не на
породе, но что титул этот имеет таинственное значение. По мнению девицы
фон дер Рекке, все это он делал для того, чтобы если в Петербурге
обнаружилось бы его самозванство, то это не произвело бы в Митаве
никакого впечатления, так как он заранее предупреждал, что скрывает
настоящее свое звание и имя.
Расположение курляндцев к Калиостро
было так велико, что, по некоторым сведениям, они желали бы видеть его
своим герцогом вместо Петра Бирона, которым были недовольны. Существует
предположение, что Калиостро вел в Митаве какую-то политическую и
небезуспешную интригу, развязка которой должна была наступить в
Петербурге.
Разочарованная впоследствии в своем кумире, Шарлотта
фон дер Рекке называет Калиостро обманщиком, «произведшим о себе великое
мнение» в Петербурге, Варшаве, Страсбурге и Париже. По ее утверждениям,
Калиостро изъяснялся на худом итальянском и ломаном французском языках,
хвалился, что знает арабский. Однако находившийся в то время в Митаве
профессор Упсальского университета Норберг, долго живший на Востоке,
обнаружил полное незнание Калиостро арабского языка. Если же возникал
вопрос, на который Калиостро не мог дать толкового ответа, то он или
заговаривал своих собеседников непонятной тарабарщиной, или отделывался
коротким уклончивым ответом. Иногда он приходил в бешенство, махал
шпагой, произнося какие-то заклинания и угрозы, а Лоренца просила
присутствующих не приближаться в это время к Калиостро, так как в
противном случае им может угрожать страшная опасность от злых духов,
окружавших в это время ее мужа.
Но вот что мы читаем в записках барона Глейхена, вышедших в Париже в 1868 году:
«О Калиостро говорили много дурного, я же хочу сказать о нем
хорошее. Правда, что его тон, ухватки, манеры обнаруживали в нем
шарлатана, преисполненного заносчивости, претензий и наглости, но
надобно принять в соображение, что он был итальянец, врач, великий
мастер масонской ложи и профессор тайных наук. Обыкновенно же разговор
его был приятный и поучительный, поступки его отличались
благотворительностью и благородством, лечение его никому не делало
никакого вреда, но, напротив, бывали случаи удивительного исцеления.
Платы с больных он не брал никогда».
Другой современный отзыв о
Калиостро был напечатан в «Газетт де Санте». Там, между прочим,
отмечалось, что Калиостро «говорил почти на всех европейских языках с
удивительным, всеувлекающим красноречием».
И вновь мы видим перед собой как бы не одного Калиостро, а по крайней мере двух.
Отправляясь
из Митавы в Петербург, Калиостро как проповедник масонских
филантропо-поли-тических доктрин рассчитывал на благосклонный прием со
стороны императрицы Екатерины И, успевшей составить о себе в
образованной Европе мнение как о смелой мыслительнице и либеральной
государыне. Как врач, эмпирик и алхимик, обладатель философского камня и
жизненного эликсира, Калиостро мог рассчитывать на то, что в высшем
петербургском свете у него найдется и пациентов, и поклонников не
меньше, чем в Париже или в Лондоне. Наконец, как маг, кудесник и
чародей, он, казалось, скорее всего, мог найти для себя поклонников и
поклонниц в громадных, невежественных массах русского населения. Даже
просто ограничиваясь масонской деятельностью, профессор тайных наук
предполагал встретить в Петербурге много сочувствующих лиц.
Историк
и исследователь Лонгинов в работе «Новиков и мартинисты» писал, что
масонство в Россию привез Петр Великий, который основал в Кронштадте
масонскую ложу и имя которого пользовалось у масонов большим почетом.
Однако первое историческое упоминание о существовании масонов в России
относится к 1738 году. В 1751 году их в Петербурге уже немало. В Москве
они появились в 1760 году. Из столиц масонство распространилось в
провинции, и масонские ложи были открыты в Казани, а с 1779 года в
Ярославле. Петербургские масоны горели желанием быть посвященными в
высшие степени масонства, и потому, надо полагать, появление среди них
такого человека, как Калиостро, должно было оказать сильное влияние на
русское масонство.
На таком фоне и явился в Петербург Калиостро в
сопровождении Лоренцы. Здесь он главным образом рассчитывал обратить на
себя внимание самой императрицы. Но, как видно из писем Екатерины к
Циммерману, он не сумел не только побеседовать, но даже и увидеться с
нею.
Шарлотта фон дер Рекке, которая, надо полагать, внимательно следила за поездкой Калиостро в Петербург, пишет:
«О Калиострове пребывании в Петербурге я ничего верного сказать не
знаю. По слуху же, однако, известно, что хотя он и там разными чудесными
выдумками мог на несколько времени обмануть некоторых особ, но в
главном своем намерении ошибся».
В предисловии же к книге
Шарлотты фон дер Рекке говорится, что «всякому известно, сколь великое
мнение произвел о себе во многих людях обманщик сей в Петербурге». В
сделанной неизвестно кем сноске (вероятно, переводчиком) добавляется:
«Между тем не удалось Калиостро исполнить в Петербурге своего главного
намерения, а именно уверить Екатерину Великую о истине искусства своего.
Сия несравненная государыня тотчас проникла обман. А то, что в так
называемых записках Калиостровых (Memoires de Cagliostro) упоминается о
его делах в Петербурге, не имеет никакого основания. Ежели нужно на это
доказательство, что Екатерина Великая явная неприятельница всякой
сумасбродной мечты, то могут в том уверить две искусным ее пером
писанные комедии: «Обманщик» и «Обольщенный». В первой выводится на
театре Калиостро под именем Калифалкжерстона. Новое тиснение сих двух по
сочинительнице и по содержанию славных комедий сделает их еще известнее
в Германии».
Во «Введении» к той же книге, в письме из
Страсбурга к сочинительнице «описания» упоминается, что Калиостро
публично заявлял о своем знакомстве с императрицей Екатериной II. Далее
следует сноска, в которой говорится следующее: «…У сей великой
Монархини, которую Калиостро столь жестоко желалось обмануть, намерение
его осталось втуне. А что в рассуждении сего писано в записках
Калиостровых, все это вымышлено, и таким-то образом одно из главнейших
его предприятий, для коих он от своих старейшин отправлен, ему не
удалось; от этого-то, может быть, он принужден был и в Варшаве в деньгах
терпеть недостаток, и разными обманами для своего содержания доставать
деньги».
Из других сведений, заимствуемых из иностранных
сочинений о Калиостро, следует, что он явился в Петербург под именем
графа Феникса. Могущественный в то время светлейший князь Потемкин
оказал ему особое внимание, а со своей стороны Калиостро успел до
некоторой степени отуманить князя своими рассказами и возбудить в нем
любопытство к тайнам алхимии и магии. Впрочем, пристальное внимание
Потемкина к Калиостро объяснялось не только интересом всесильного
вельможи к магии… Обратимся к одному из эпизодов пребывания Калиостро в
Петербурге.
Пиршество в великолепном доме одного из виднейших
петербургских аристократов, Елагина, было в самом разгаре. Но гости с
охотой съехались еще и потому, что хозяин пригласил на вечер
таинственного графа Феникса.
Сам Калиостро прекрасно понимал всю
затруднительность своего положения среди этого чуждого ему общества. Он
еще недавно считал Россию варварскою страною, полагая русских совсем
дикарями. Но он уже успел убедиться в своей ошибке. Радушный прием,
оказанный ему Елагиным и кружком его близких друзей, занимавшихся
«тайными» науками, не обманул графа и не ввел в заблуждение. Калиостро
понимал, что общество северной русской столицы состоит далеко не из
одних Елагиных и им подобных, что вообще северяне гораздо хладнокровнее,
скептичнее, рассудительнее и вдумчивее, чем его горячие
соотечественники — увлекающиеся итальянцы, легкомысленные французы и
мечтательные, склонные к мистицизму немцы.
Но Калиостро верил в
свои силы, а трудность задачи только подстегивала его. У него были
далеко идущие цели, и он решил во что бы то ни стало одержать победу над
русской холодностью. Он понимал, что будет встречен как шарлатан и
фокусник, но через несколько часов мнение о нем должны изменить. Борьба
началась.
К концу обеда граф Феникс очаровал почти все
собравшееся общество, сделался центром, поглощавшим всеобщее внимание.
Если он и играл роль, то играл ее безукоризненно. Прежде всего растаяли и
бесследно испарились всякие сомнения в аристократичности и истинности
его происхождения. Самые недоверчивые люди отказались от предположения,
что он вовсе не иностранный граф, а пройдоха и авантюрист. Великий
мастер масонской ложи был олицетворением изящнейшего и прекрасно
воспитанного светского человека. Сначала он держал себя сдержанно и с
великолепным достоинством, взвешивая каждое свое слово. Но наконец
заставил всех желать, чтобы он разговорился. И когда почувствовал это
общее желание, заговорил занимательно, весело, остроумно о самых
разнообразных предметах.
Казалось, каждое его слово,
сопровождавшееся блеском глаз и самой ослепительной улыбкой, обладало
особой притягательной силой. А сотни и тысячи слов образовывали тонкую,
незримую паутину которая опутывала всех и каждого.
Убедившись,
что всякая предвзятость по отношению к нему пропала, он перевел разговор
на мистическую почву и смело принялся действовать в привычной
обстановке. Всех заинтересовали рассказы о том, какую власть может
получить человек над природой, до какой степени он может подчинить себе
законы природы и распоряжаться ими по своему усмотрению.
— Вы
говорите, что мы слепы, что мы связаны временем и пространством, —
говорил граф Феникс, — а хотите, я докажу вам, что вы ошибаетесь,
хотите, я докажу вам, что вы можете видеть, не стесняясь пространством,
можете, оставаясь здесь, среди нас, видеть то, что происходит далеко,
где угодно, в каком хотите месте земного шара?
Столовая
оживилась. Обед был окончен. Общество спешило перейти в гостиную, где
должен был произойти опыт. Какой опыт? Что это такое будет? Все
находились в крайне возбужденном состоянии. Граф Феникс подошел к одной
из выбранных им юных аристократок и предложил ей руку. Она машинально
повиновалась, именно повиновалась, поскольку едва держалась на ногах, в
голове ее был туман, мысли путались.
Огромные окна гостиной были
скрыты за спущенными тяжелыми занавесями. Обширная комната с высокими
лепными потолками вся сияла светом от зажженной люстры и многочисленных
канделябров.
Взгляды всех сосредоточились на графе Фениксе и
девушке. Таинственный иностранец подвел свою даму к креслу посреди
комнаты, попросил сесть и затем обратился к хозяину, оказавшемуся возле
него:
— Прошу вас приказать подать сюда низенький столик и графин с водою — больше ничего не надо.
Это
требование тотчас же было исполнено. Все с изумлением, а некоторые и с
замиранием сердца ждали, что же будет дальше, какую роль может играть
графин с водою? Девушка сидела неподвижно, с застывшим взглядом широко
раскрытых, почти остановившихся глаз; руки ее были бессильно опущены,
только грудь быстро и порывисто дышала.
— Прошу вас смотреть
пристально в этот графин на воду! — громко сказал граф Феникс. —
Задумайте что-нибудь такое, что вы желали бы увидеть, или, вернее,
подумайте о ком-нибудь, кого вы желали бы видеть. Остановитесь на этой
мысли, забудьте все остальное и смотрите на воду.
Сказав это, он обошел кресло, на котором она сидела, поднял руки и слегка коснулся ее плеч.
— Глядите на воду! — произнес он повелительно.
Она послушно исполнила его приказание, стала пристально, не отрываясь, глядеть в графин с водою.
— Думайте о ком-нибудь! — еще повелительнее, еще более властно потребовал он. — Глядите и говорите громко все, что вы видите.
Все в комнате замерли. Прошла минута, другая.
— Теперь вы видите! — своим громким, повелительным голосом объявил он. — Что вы видите?
— Дорога… — глухо произнесла она.
— Глядите пристальнее… глядите!
— Экипаж… карета шестериком мчится…
— Кто в карете, кто? Глядите!
Она, видимо, вглядывалась, старалась разглядеть, кто в карете.
— Есть в ней кто-нибудь?
— Да… вижу… кто-то…
— Мужчина или женщина?
— Мужчина… один…
— Знаете вы его или нет?
— Погодите… вот теперь вижу… да, я его знаю… это князь Потемкин…
Присутствующие невольно зашевелились.
— Куда же он едет? — продолжал спрашивать граф Феникс. — Разглядите дорогу.
— Он едет… едет сюда… он близко… очень близко…
— Глядите…
— Карета поворачивает… карета въезжает… вот князь выходит… вышел…
В это время двери гостиной растворились и громкий голос объявил:
— Его светлость князь Григорий Александрович Потемкин.
Некоторые дамы вскрикнули, все собравшиеся засуетились. Елагин поспешил к дверям. Граф Феникс торжествующе всех оглядел.
В дверях показалась величественная, могучая фигура Потемкина.
—
Вот, Иван Перфильевич, — говорил он, обращаясь к хозяину, — не думал
быть у тебя сегодня… Часа три, как приехал из Царского, думал отдохнуть,
да скучно стало, вспомнил, что у тебя сегодня представление какое-то…
фокусы, что ли… ну и поехал. Что же такое у тебя происходит?
Эти
громкие слова слышали все. Никто, естественно, не дерзнул и подумать,
что Калиостро с Потемкиным могли быть в сговоре. Граф Феникс добился
нужного впечатления.
Калиостро впервые видел Потемкина и теперь
внимательно в него вглядывался, стараясь сразу понять его, понять так,
чтобы не допустить ошибки. Он ведь и в Петербург приехал главным образом
из-за Потемкина. Потемкину отводилась главная роль в его планах.
—
Так вот твой фокусник? Ну, покажи мне его, посмотрим, что за птица, —
говорил светлейший Елагину, — дай поглядеть, проведет ли он меня… а
хотелось бы, чтобы провел, — смерть скучно!..
Потемкин скучал
весь этот день, с самого утра. Он уже и так встал с левой ноги. Все его
сердило, все казалось ему пошлым, глупым, надоедливым, совсем
бессмысленным. А тут еще перед ним сейчас раскланивался разряженный в
пух и прах, осыпанный драгоценными каменьями человек. Елагин представлял
заезжего фокусника.
«Граф Феникс — черт знает что такое!..»
Потемкин
взглянул, увидел красивое, энергичное лицо, живые и проницательные
черные глаза, смело на него глядевшие. Он небрежно кивнул на
почтительный поклон иностранца, презрительно усмехнулся и подумал:
«Однако, должно быть, шельма!»
Граф Феникс нисколько не смутился,
хотя смысл усмешки Потемкина и даже сущность его мысли были ему ясны.
Своим мелодичным голосом, в красивых фразах он выразил русскому
вельможе, что гордится честью быть ему представленным и сделает все
возможное, чтобы не на словах, а на деле доказать ему свое глубокое
уважение.
Потемкин не находил нужным церемониться и на любезность
отвечать любезностью. Ему было скучно. Если покажут что-нибудь
интересное — отлично! А если нет, он уедет скучать в другое место…
Потемкин
почти так и выразился, потребовав, чтобы ему показали что-нибудь
интересное. Тогда граф Феникс приступил к осуществлению своей
первоначальной программы.
— Ваша светлость, — сказал он
Потемкину, — вы напрасно принимаете меня за фокусника или за нечто в
этом же роде. Вы очень скоро убедитесь в своей ошибке. А сейчас вы
желаете увидеть нечто выходящее из ряда привычных, ежедневных явлений.
Если захотите, я вам покажу очень много такого, но во всем необходима
постепенность, последовательность: не я начну показывать, а моя жена.
— Ваша жена… графиня Феникс… где же она? — произнес Потемкин с такой улыбкой, которая могла бы уничтожить всякого.
Но
графа Феникса она нисколько не уничтожила. Изящным и полным достоинства
жестом он указал Потемкину на Лоренцу, сидевшую неподалеку и спокойно
взиравшую на говоривших.
Потемкин взглянул и увидел прекрасную
женщину. Он сразу, в мгновение ока, произвел надлежащую оценку. Она
полностью отвечала его вкусу. Он как раз предпочитал подобную
неправильную, капризную красоту. Светлейший быстро подошел к Лоренце…
Еще минута — и он уже сидел рядом с нею. Выражение скуки и горделивого
презрения сбежало с его лица…
Она щебетала ему что-то на своем
странном, смешном и милом французском языке, а он внимательно слушал.
Потемкин любезно, покровительственно и ласково улыбался ей. Прелестная
волшебница с каждой минутой все сильнее околдовывала его.
— Что
же, ваша светлость, угодно вам, чтобы моя жена показала что-нибудь
интересное и достойное вашего внимания? — спросил граф Феникс.
— Она уже показала мне самое интересное и прелестное — показала себя, — проговорил Потемкин, не отрывая глаз от Лоренцы.
Граф Феникс поклонился, благодаря за комплименты. И теперь уже на его губах мелькнула насмешливая и презрительная улыбка.
—
Вы очень любезны, князь, — засмеялась Лоренца, в то время как бархатные
глаза ее загадочно и странно глядели на светлейшего, — но если мой муж
что-нибудь обещает, то он выполняет обещанное, а когда ему нужна моя
помощь, я ему помогаю… Друг мой, — обратилась она к мужу, — если тебе
угодно, ты можешь приступать к опыту.
Слово «опыт» мигом облетело гостиную. Граф
Феникс
наклонился к жене, положил ей руки на плечи. Затем Потемкин и все,
стоявшие близко, расслышали, как он тихо, но повелительно приказал ей:
«Спи!» Он прижал ей глаза указательными пальцами, потом открыл их снова и
отступил.
Лоренца будто умерла. Глаза ее были открыты, но взгляд
их сделался очень странным. Муж подошел к ней снова, приподнял ее с
кресла. Она оставалась неподвижной, окаменевшей как статуя. Она
производила такое особенное и жуткое впечатление и в то же время была
так жалка, что многим стало тяжело и неприятно.
Граф Феникс,
почувствовав общее настроение, быстро усадил жену в кресло и закрыл ей
глаза. Затем обратился к Потемкину, Елагину и всем собравшимся:
— Прошу вас на мгновение оставить ее и следовать за мною.
Все перешли в соседнюю комнату, за исключением двух дам, не сводивших с Лоренцы изумленных глаз.
Граф Феникс запер за собою дверь и сказал:
—
Мы оставили ее спящей, но это особенный сон, во время которого у
человека проявляются такие способности, каких он во время бодрствования
не имеет. Вы убедитесь, что жена моя хотя, по-видимому, и спит, но все
видит с закрытыми глазами, что она может читать даже мысли человека.
— Будто бы? — воскликнул Потемкин.
—
Так как вы первый громко выразили сомнение в словах моих, ваша
светлость, то вас я и попрошу убедиться. Будьте так добры, придумайте
что-нибудь, решите, что должна сделать моя жена, и она угадает ваши
мысли, исполнит все, что ей будет мысленно приказано вами. Что вам
угодно приказать ей?
— Это уж мое дело! — усмехнулся Потемкин.
—
Да, но в таком случае никто, кроме вас, не примет участия в опыте, и
вообще, как мне кажется, опыт будет менее убедителен. Предупреждаю вас,
что я не пойду за вами, я останусь здесь, и пусть кто-нибудь сторожит
меня.
Потемкин сдался.
— Хорошо! — сказал он. — Решим так:
графиня Феникс прежде всего должна нам что-нибудь пропеть, у нее,
наверное, прелестный голос…
— Вы будете судить об этом, она вам споет…
—
Я вовсе не желаю утруждать ее, а потому пусть она, окончив пение,
выйдет из гостиной на балкон, сорвет какой-нибудь цветок и даст его мне…
Видите… все это очень нетрудно. Только вы, господин чародей,
оставайтесь здесь.
— Не только останусь здесь, но разрешаю
связать меня и сторожить хоть целому полку — я не шевельнусь… Идите,
ваша светлость, подойдите и спросите, видит ли она вас и ваши мысли?
Потом дуньте ей в лицо. Она очнется и все исполнит.
— Это интересно, — сказал Потемкин. — Государи мои, пойдемте, пусть кто-нибудь останется с чародеем.
Однако
никому не хотелось оставаться. Но Потемкин взглянул на всех, нахмурив
брови, и несколько человек осталось, а остальные вышли, заперев за собою
двери. Потемкин подошел к Лоренце и, любуясь ее прелестным, застывшим
лицом, сказал ей:
— Дорогая графиня, видите ли вы меня?
— Да, я вас вижу! — прошептали ее побледневшие губы.
Тогда он подумал о том, что она должна сделать, и спросил:
— Видите ли вы мои мысли?
— Вижу…
Он
дунул ей в лицо, она сделала движение, открыла глаза и несколько
мгновений с изумлением оглядывалась. Наконец совсем пришла в себя,
поднялась с кресла, хотела идти, но внезапно остановилась и запела.
Голос
у нее был не сильный, но звучный и нежный. Она пела старинную
итальянскую баркаролу. Все слушали ее с наслаждением. Потемкин стоял
перед ней, выпрямившись во весь свой могучий рост, и любовался ею.
Баркарола окончена. Последний звук замер. Лоренца взялась за голову,
будто вспомнила что-то, затем быстро направилась к балкону, отворила
стеклянную дверь и через несколько мгновений вернулась с цветком в руке.
Она подошла к Потемкину, прелестно улыбнулась, заглянула ему в глаза и
подала цветок. Он поцеловал ее маленькую, почти детскую руку…
В
гостиной зашумели и задвигались. Все изумлялись, восхищались, почти все
дамы были просто в ужасе. Потемкин задумался, отошел от Лоренцы и грузно
опустился в кресло.
Итак, Калиостро с помощью своих чар, а более
с помощью чар Лоренцы сумел очаровать всесильного царедворца. Отчего же
графу Фениксу не удалось стать заметным явлением в жизни не только
России, но и Петербурга? По словам историка Хотинского, «обаяние этого
рода продолжалось недолго, так как направление того времени было самое
скептическое, и потому мистические и спиритические идеи не могли иметь
большого хода между петербургской знатью. Роль магика оказалась
неблагодарною, и Калиостро решился ограничить свое чародейство одними
только исцелениями, но исцелениями, чудесность и таинственность которых
должны были возбудить изумление и говор».
С мнением историка
Хотинского о неблагоприятном для Калиостро умственном настроении
тогдашней петербургской знати согласиться можно лишь с некоторой
натяжкой. Сильных умов тогда среди знати просто не было. Один из самых
заметных людей той поры сенатор и гофмейстер, статс-секретарь
императрицы И. П. Елагин являлся ревностным сторонником Калиостро,
который, по замечанию исследователя Лонгинова, кажется, и жил в доме
Елагина. Скептицизм же тогдашнего петербургского общества был напускным
и, по всей вероятности, скоро бы исчез, если бы Калиостро удалось
подольше пожить в Петербурге, пользуясь вниманием императрицы. Более
того, скептицизм гораздо сильнее господствовал в Париже, но там он не
мешал громадным успехам Калиостро. Так что, вне всяких сомнений, неудачи
Калиостро в Петербурге зависели от других, более существенных причин.
Калиостро
явился в Петербург не в качестве шарлатана-врача, подобно другим
заезжавшим туда иностранцам, промышлявшим медицинской профессией и
печатавшим о себе громкие рекламные объявления в «Санкт-Петербургских
ведомостях». Так, во время его пребывания в северной столице жившие на
Большой Морской у его сиятельства графа Остермана братья Пелье —
«французские глазные лекари» — объявили, что они «искусство свое
ежедневно подтверждают, возвращая зрение множеству слепых». Они
рекомендовали петербургским жителям предохранительные от всех болезней
капли, которые «тако же вполне приличны особам в письменных делах и
мелких работах упражняющимся». А прибывший в Петербург из Парижа зубной
врач Шоберт, объявляя о чудесных средствах к излечению зубов от разных
болезней, между прочим, и «от удара воздуха», таким вот способом
рекламировал свои методы лечения: «Господин Шоберт в заключение ласкает
себя надеждой, что податливые и о бедных соболезнующие особы благоволят
споспешествовать его намерениям, сообщая сие уведомление своим знакомым,
дабы через то привесть бедным в способность пользоваться оным».
Калиостро
не рекламировал себя подобным образом, хотя, как явствует из различных
источников, он не только лечил больных безвозмездно, но даже и оказывал
им денежную помощь. Калиостро в Петербурге вообще не давал никаких
частных объявлений, считая это ниже своего достоинства.
В ту пору
верили в возможность самых невероятных открытий в области всевозможных
исцелений. Так, во время пребывания Калиостро в Петербурге в
«Санкт-Петербургских ведомостях», в разделе «Разные известия»,
сообщалось, что «славный дамский парижский портной, именуемый Дофемон
(Dofemont), выдумал делать корпусы (корсеты) для женских платьев отменно
выгодные и нашел средство уничтожить горбы у людей, а Парижская
академия наук, медицинский факультет, хирургическая академия и общество
портных в Париже одобрили сие новое изобретение».
По замечанию
Хотинского, Калиостро недолго ждал случая показать «самый разительный
пример своего трансцендентного искусства и дьявольского нахальства и
смелости».
У князя Дмитрия Ивановича Голицына, знатного барина
двора Екатерины И, опасно заболел единственный сын Андрей, грудной
младенец десяти месяцев от роду. Достаточно почтенный возраст родителей,
в том числе и супруги, княгини Елены Андреевны, не позволял надеяться
на появление еще одного наследника. Чувства родителей были понятны,
испробовано было все. Все лучшие петербургские врачи признали ребенка
безнадежным — у него обнаружили грудную жабу. Родители пребывали в
отчаянии, когда одному из врачей — Шоберту — пришло в голову
посоветовать им, чтобы они обратились к Калиостро, о котором тогда
начали рассказывать в Петербурге разные чудеса.
Приглашенный
Калиостро объявил князю и княгине, что берется вылечить умирающего
младенца, но с тем непременным условием, чтобы дитя перевезли к нему на
квартиру и предоставили в полное и безотчетное его распоряжение, так
чтобы никто посторонний не мог навещать его и чтобы даже сами родители
отказались от свидания с больным сыном до его выздоровления. Как ни
суровы были эти условия, но крайность положения заставила согласиться на
них, и ребенка, едва живого, отвезли на квартиру Калиостро.
В
течение последующих двух недель Калиостро на взволнованные запросы
родителей неизменно отвечал, что ребенку день ото дня все лучше. И
наконец объявил, что так как сильная опасность миновала, то князь может
взглянуть на малютку. Свидание продолжалось не более двух минут, радости
князя не было пределов, и он предложил Калиостро тысячу империалов
золотом. Калиостро наотрез отказался от такого подарка, объявив, что
лечит безвозмездно, из одного только человеколюбия.
Затем
Калиостро потребовал от князя взамен всякого вознаграждения только
строгого исполнения прежнего условия, то есть непосещения ребенка никем
из посторонних, уверяя, что всякий взгляд, брошенный на него другим
лицом, исключая лишь тех, кто непосредственно за ним ухаживают, причинит
ему вред и замедлит выздоровление. Князь согласился на это, и весть об
изумительном искусстве Калиостро как врача быстро разнеслась по всему
Петербургу. Имя графа Феникса было у всех на устах, и больные, из числа
знати и богачей, начали обращаться к нему. А Калиостро своим
бескорыстным поведением с больными успел снискать себе уважение в высших
классах петербургского общества.
Принято считать, что Калиостро
вылечил графа Строганова от нервного расстройства, исцелил Елагина,
Бутурлину и многих других. И наконец, избавил от рака коллежского
асессора Ивана Исленева, впоследствии на радостях совершенно спившегося.
После господ к Калиостро стали обращаться за помощью лакеи, повара,
кучера, форейторы и горничные. Однажды он исцелил даже на расстоянии,
сидя у Потемкина во дворце и не вставая с кресла. Но вернемся к истории с
младенцем, сыном князя Голицына.
Ребенок оставался у Калиостро
более месяца, и только в последнее время отцу и матери было дозволено
видеть его сперва мельком, потом подолее и, наконец, без всяких
ограничений. А затем он был возвращен родителям совершенно здоровым.
Готовность князя отблагодарить Калиостро самым щедрым образом
увеличилась еще более. Теперь он предложил ему уже не тысячу, а пять
тысяч империалов. Калиостро долго не соглашался принять предлагаемое
золото. Наконец уступил просьбам князя, оговорив, что может взять деньги
лишь для употребления на благотворительные цели.
Прошло
несколько дней после возвращения родителям ребенка, как вдруг в душу его
матери закралось страшное подозрение: ей показалось, что ребенок
подменен. Хотинский замечал по этому поводу: «…конечно, подозрение это
имело довольно шаткие основания, но тем не менее оно существовало и слух
об этом распространился при дворе; он возбудил в очень многих прежнее
недоверие к странному выходцу». Калиостро потерял расположение двора. А
это означало крах всей его российской кампании. Можно было отправляться
из Петербурга восвояси.
А чем же закончилась история с ребенком
Голицыных? Существует версия, согласно которой Калиостро признавался
Созоновичу, противнику своему по знаменитой петербургской дуэли, что
действительно подменил ребенка. Шансов у младенца остаться в живых не
оставалось — он умер в тот же день, когда его перевезли в дом Калиостро.
Пытаясь воскресить уже труп, Калиостро производил над ним некоторые
опыты со сжиганием, обещая, что ребенок воскреснет в свое время. А пока
же, дабы утешить родителей, им представили живого и здорового младенца,
но совершенно чужого. Видимо, Калиостро руководствовался просто
чувствами сострадания и человеколюбия по отношению к Голицыным. При этом
заезжий маг нисколько не сомневался, что с течением времени родители
примут и полюбят новое дитя, хотя бы потому, что у них не было своих. И
действительно, та же версия утверждает, что супруги Голицыны вскоре души
не чаяли в новообретенном чаде…
Заканчивая рассказ о пребывании
Калиостро в Петербурге, Хотинский говорит, что Калиостро, не будучи
ревнивым мужем, заметив, что князь Потемкин теряет прежнее к нему
доверие, вздумал действовать на князя посредством красавицы жены.
Потемкин сблизился с нею, но на такое сближение посмотрели очень
неблагосклонно свыше, а к тому времени подоспела и история с младенцем.
Тогда графу Фениксу и его жене приказано было немедленно выехать из
Петербурга, причем он был снабжен на путевые издержки довольно крупной
суммой.
В чем же причины неудач знаменитого кудесника? Так ли уж он был всесилен?
В
небольшой книжке, изданной в 1855 году в Париже под заглавием
«Приключения Калиостро», встречается ряд дополнительных сведений о
пребывании Калиостро в Петербурге. Так, там рассказывается, что, приехав
в Петербург, Калиостро заметил, что известность его в России вовсе не
так велика, как он полагал прежде. Поэтому Калиостро, как человек
чрезвычайно сметливый, понял, что в подобных обстоятельствах ему
невыгодно выставлять себя напоказ с первого же раза. Он повел себя
чрезвычайно скромно, без всякого шума, выдавая себя не за чудотворца, не
за пророка, а только за медика и химика. Жизнь он вел уединенную и
таинственную, а между тем такой образ поведения еще более привлекал к
нему внимание в Петербурге, где известные иностранцы находились на
переднем плане не только в высшем обществе, но и при дворе. В то же
время он распускал слухи о чудесных исцелениях, совершенных им в
Германии никому еще не известными способами. И вскоре в Петербурге
заговорили о нем как о необыкновенном враче.
Со своей стороны и
красавица Лоренца успела привлечь к себе мужскую половину петербургской
знати и, пользуясь этим, рассказывала удивительные вещи о своем муже, а
также о его почти четырехтысячелетнем существовании на земле.
В
книге, составленной по рукописи камердинера Калиостро, упоминается
другой способ привлечения к себе внимания героев нашего повествования.
Красивая и молодая Лоренца говорила посетительницам графа, что ей более
сорока лет и что старший сын ее уже давно числится капитаном в
голландской службе. Когда же русские дамы изумлялись необыкновенной
моложавости прекрасной графини, то она замечала, что против действия
старости ее мужем изобретено верное средство. Не желавшие стариться
барыни спешили покупать за громадные деньги склянки чудодейственной
воды, продаваемой Калиостро.
Многие почитатели мага, если и не
верили в эликсир молодости и жизни Калиостро, были убеждены в его умении
превращать всякий металл в золото. Среди подобных поклонников оказался и
статс-секретарь Елагин.
В отношении петербургских врачей
Калиостро действовал весьма дипломатично, отказываясь лечить являвшихся к
нему пациентов, ссылаясь на то, что им не нужна его помощь, так как в
Петербурге и без него хватает знаменитых врачей. Но такие добросовестные
отказы лишь усиливали настойчивость являвшихся к Калиостро больных.
Кроме того, на первых порах он не только отказывался от всякого
вознаграждения, но даже сам помогал деньгами бедным больным.
В
книге «Приключения Калиостро» весьма подробно рассказывается о любовных
похождениях князя Потемкина с женой Калиостро. Высказывается
предположение, что эти похождения и были причиной быстрой высылки
Калиостро из Петербурга, равно как и подмена ребенка. О такой подмене
стала ходить молва в Петербурге, и императрица Екатерина II тотчас
воспользовалась ею для того, чтобы принудить Калиостро безотлагательно
удалиться из Петербурга, тогда как настоящим поводом к удалению мага
стала будто бы любовь Потемкина к Лоренце.
Однако можно предположить, что неудача миссии Калиостро в Петербурге вызвана и другими причинами.
Одно
то обстоятельство, что Калиостро явился в Северную Пальмиру не просто
врачом или алхимиком, а таинственным политическим деятелем, главой новой
масонской ложи, должно было бы подсказать ему, что он ошибается в своих
смелых расчетах. В то время императрица Екатерина II не слишком
благосклонно посматривала на тайные общества, и приезд такой личности,
как Калиостро, не мог не увеличить ее подозрений.
В книге «Тайные
истории России» содержатся подробные сведения о взаимоотношениях
Калиостро и Елагина. Из этого источника мы узнаем, что, познакомившись с
Елагиным, Калиостро сообщил ему о возможности делать золото. Несмотря
на то что Елагин был одним из самых образованных русских людей того
времени, он поверил магу, который обещал научить Елагина этому искусству
в короткое время и при небольших издержках.
Против Калиостро
выступил один из секретарей Елагина: «Достаточно раз побеседовать с
графом Фениксом для полного убеждения в том, что он наглый шарлатан».
Елагин, однако, продолжал доверять Калиостро. А секретарь Елагина начал
распускать по Петербургу слухи о заезжем шарлатане, чем сильно подорвал
его кредит в обществе, в котором Калиостро нашел и других поклонников. В
числе их оказался и граф Александр Сергеевич Строганов, один из самых
видных вельмож екатерининского двора.
Чрезвычайно неблагоприятно
на положение Калиостро в Петербурге подействовало также напечатанное в
русских газетах заявление испанского посланника Нормандеца о том, что
никакой граф Феникс на испанской службе полковником никогда не состоял.
Это официальное заявление разоблачало Калиостро как самозванца.
Однако рассказ об этом не подтверждается дальнейшими исследованиями. В
единственной в то время русской газете «Санкт-Петербургские ведомости»
никакого объявления со стороны дона Нор-мандеца не встречается. По всей
вероятности, рассказ этот выдуман уже после отъезда Калиостро из
Петербурга его недоброжелателями, как и многие другие небылицы. По
существовавшим в то время правилам, каждый уезжающий из России за
границу должен был три раза опубликовать в «Санкт-Петербургских
ведомостях» информацию о своем отъезде. И вот в «Прибавлениях» к 79-му
номеру «Ведомостей», вышедших 1 октября, между двумя извещениями об
отъезде за границу — мясника Иоганна Готлиба Бунта и башмачника Габриеля
Шмита — объявлен отъезжающим «г. граф Каллиострос, гишпанский
полковник, живущий на дворцовой набережной в доме г. генерал-поручика
Виллера».
Но если бы о самозванстве Калиостро было объявлено в
Петербурге, то он никак не смог бы присвоить себе этот чин. Последующие
аналогичные объявления в номерах 80 и 81 «Прибавлений» опровергают также
рассказ о том, будто Калиостро жил в Петербурге под именем графа
Феникса и будто бы он был выслан оттуда внезапно по особому распоряжению
императрицы. Между тем он выехал из русской столицы в общем порядке,
хотя, быть может, и не без некоторого принуждения.
Судя по
времени отъезда Калиостро из Митавы и первой публикации о его отъезде из
России, приходим к заключению, что Калиостро прожил в Петербурге около
девяти месяцев. В течение этого времени испанский посланник,
находившийся в Петербурге, мог затребовать и получить нужные ему
сведения о Калиостро. В ту пору известия из Мадрида шли в Петербург
около полутора месяцев, как это явствует из печатавшихся в
«Санкт-Петербургских ведомостях» политических известий. Но дело в том,
что никакого объявления со стороны Нормандеца против Калиостро в русских
газетах не встречается.
Не в пользу пребывания Калиостро в
Петербурге складывались и другие обстоятельства. Независимо от того, что
он как масон не мог встретить благосклонного приема со стороны
императрицы, она должна была не слишком доверчиво относиться к нему и
как к последователю графа Сен-Жермена. Последний побывал в Петербурге в
1762 году, и Екатерина считала его шарлатаном.
Не добившись
блестящих успехов в высшем петербургском обществе как масон, врач и
алхимик, Калиостро не мог уже рассчитывать на внимание к нему публики в
Петербурге, подобно тому как это было в многолюдных городах Западной
Европы. Для русского простонародья Калиостро как знахарь и колдун был
фигурой чужеродной.
По словам барона Глейхена, Калиостро был
небольшого роста, но имел такую наружность, что она могла служить
образцом для изображения личности вдохновенного поэта. Во французской
газете «Газетт де Санте» писали, что фигура Калиостро носит на себе
отпечаток не только ума, но даже гения.
Одевался Калиостро пышно,
странно и большей частью носил восточный костюм. В важных случаях он
являлся в одежде верховного главы масонства Великого Копта, которая
состояла из длинного шелкового платья, похожего покроем на
священническую рясу, вышитого от плеч и до пят иероглифами и
перепоясанного кушаком красного цвета. При таком одеянии он надевал на
голову убор из сложенных египетских повязок, концы которых ниспадали
вниз. Повязки эти были из золотой парчи, а на голове закреплялись
цветочным венком, осыпанным драгоценными каменьями. По груди через плечо
шла лента изумрудного цвета с нашитыми на ней буквами и изображениями
жуков. На поясе, сотканном из красного шелка, висел широкий рыцарский
меч, рукоять которого имела форму креста.
В таких пышных нарядах
Калиостро должен был казаться простому русскому люду скорее важным
барином-генералом, но никак не колдуном. К тому же известно, что народ
русский всегда предпочитал в качестве знахаря-колдуна «лядащего
мужичка», и чем более неказист он и неряшлив, тем более вызывает
доверие. К тому же для приобретения славы знахаря необходимо было уметь
говорить по-русски.
Как заморский врач, Калиостро в Петербурге
мог найти для себя весьма ограниченную практику, и опасным соперником
для него был даже знаменитый в то время Ерофеич, с успехом лечивший не
только простолюдинов, но и екатерининских вельмож и тоже открывший
своего рода жизненный эликсир, который впоследствии удерживал за собой
название по имени изобретателя.
Несмотря на все старания избегать
столкновений с петербургскими врачами, Калиостро все-таки подвергся
преследованию с их стороны. Барон Глейхен упоминает, что придворный врач
великого князя Павла Петровича вызвал Калиостро на дуэль. «Так как
вызванный на поединок имеет право выбрать оружие, — сказал Калиостро, — и
так как теперь дело идет о превосходстве противников по части медицины,
то я вместо оружия предлагаю яд. Каждый из нас даст друг другу по
пилюле, и тот из нас, у кого окажется лучшее противоядие, будет
считаться победителем». Дуэль не состоялась. Хотя, по другой версии,
этот врач Созонович действительно явился к Калиостро с собственноручно
изготовленным ядом, на что заезжий кудесник предложил ему выпить некую
золотистую пилюлю. Приняв яд на глазах друг у друга, противники
разошлись. Созонович отпаивался молоком и надеялся на чудо. И чудо
произошло. Калиостро прислал ему записку, в которой любезно сообщал,
что, видя страстное желание Созоновича до конца служить врачебной науке,
Калиостро дал ему лекарство, лишь повышающее… мужскую потенцию. Со
своей стороны, графу не составило труда ловко поменять буквально на
глазах противника ядовитое снадобье на шарик шоколада. На поединок же
Созонович вызвал Калиостро якобы как раз из-за подмены младенца.
Рассказывали,
что перед самым выездом Калиостро из Петербурга знаменитый врач
императрицы англичанин Роджерсон составил записку о невежестве «великого
химика» и его наглых обманах. В общем, медики не жаловали нового
конкурента.
Опасным противником врачебной практики Калиостро был
Месмер. Сведения о месмеризме — этой новой чудодейственной силе — стали
проникать в Петербург именно в то время, когда здесь находился
Калиостро. Так, в ту пору в «Санкт-Петербургских ведомостях» подробно
рассказывалось «о чудесах, производимых посредством магнита славным
врачом господином Месмером». «А ныне, — прибавлялось в «Ведомостях», —
другой врач, женевский доктор в медицине Гарею, упражняясь особо в
изысканиях разных действий магнита, издает о том книгу». При тогдашнем
увлечении магнетизмом, при безграничном веровании в его таинственную и
целительную силу эликсир Калиостро и его магия могли казаться пустяками,
не выдерживавшими никакого сравнения с новой, открытой Месмером
сверхъестественной силой.
Калиостро мог предвидеть, что при таких
неблагоприятных для него условиях он не будет иметь в Петербурге
успеха, почему и предпочел выехать поскорее, дабы вконец не загубить
своей репутации.
Вынужденный наскоро выехать из России, Калиостро
не успел побывать в Москве; но, по всей вероятности, он и там не
встретил бы особенного успеха. Такой вывод напрашивается из совершенного
равнодушия, которое, естественно, проявили московские масоны к приезду
Калиостро в Россию. Более того, приезд Великого Копта оказал даже
отрицательное воздействие на русское масонство, так как Калиостро еще
более усилил нерасположение к масонам у Екатерины II.
В 1780 году
императрица опубликовала книгу под названием «Тайна противонелепого
общества». Для мистификации она значилась изданной в Кельне в 1750 году.
В ней осмеивалось вообще масонство и его тайны. С целью же окончательно
выкорчевать те корни масонства, которые, по мнению Екатерины II, мог
оставить после себя Калиостро в русском обществе, она написала комедию
под названием «Обманщик». Она была представлена впервые на сцене 4
января 1786 года. В ней показаны нелепость и вред стремления к
духовидению, к толкованию необъяснимого, к герметическим опытам и т. п. В
этой комедии в образе Калифалк-жерстона был выведен Калиостро, затеи
которого сравнивались с идеями мартинистов, названных в комедии
«мартышками». С той же целью и в том же году императрица написала и
другую комедию — «Обольщенный». Обе комедии были переведены на немецкий
язык.
Как бы там ни было, но, уезжая из России, Калиостро сумел
напоследок громко хлопнуть дверью. Полиция донесла, что граф Феникс
выехал из России одновременно через восемь в разных местах границы
расположенных застав и на каждой оставил собственноручную роспись!
После
визита в Россию Калиостро продолжал путешествовать по Европе. После
поистине триумфальных успехов в Париже он решил, что наконец можно
приступить к осуществлению широкого плана, давно им задуманного. Он
составил смелый проект — навербовать среди парижской знати и богачей
особую ложу избранных масонов, строго ограничив число ее членов. Всем
членам таинственной ложи он гарантировал 5557 лет жизни! Однако
Калиостро обставил достижение долголетия такими условиями, которым едва
ли кто мог удовлетворить.
Принимаемый в ложу должен был обладать
самое меньшее пятьюдесятью тысячами франков, а главное — от рождения и
до посвящения оставаться и пребывать чистым и непорочным до такой
степени, чтобы его не могло коснуться ядовитое и бесцеремонное
злословие. В то же время все вступавшие должны были быть холостыми и
бездетными. Общее число членов никак не могло превышать тринадцати. С
таким запасом оговорок любой неуспех легко объяснялся. К тому же
посвященный проходил целый ряд сложных обрядов, постов, ванн, диет,
кровопусканий и т. п. Через каждые пятьдесят лет следовало все повторять
в течение сорока дней, и человек возрождался, молодел.
Разумеется,
что кудесник, раздававший Мафусаиловы годы всем желающим, должен был
ожидать вопроса: воспользовался ли он сам своим чудесным рецептом?
Калиостро сотни раз спокойно отвечал на этот щекотливый вопрос: «Я
родился через двести лет после Всемирного потопа». Таким образом, он был
дружен с Моисеем и Аароном, участвовал в оргиях Нерона и Гелиобала,
брал Иерусалим с Готфридом Бульонским. Словом, без него не обходилось ни
одно сколько-нибудь замечательное историческое событие. И он открыто
говорил об этом.
Увлечение всемогущим магом было до такой степени
повальным, что на призыв вступать в его ложу вместо тринадцати хлынули
сотни соискателей. Его умоляли увеличить число членов, но он
величественно размышлял.
А в 1785 году недоброжелатели Калиостро
сумели добиться его ареста по надуманному обвинению. Но французский суд
оправдал его. Супруги переехали в Рим, где в конце 1789 года их
арестовали — теперь уже за принадлежность к масонам, что в католическом
Риме считалось делом богопротивным и каралось смертной казнью. Приговора
римской курии им пришлось дожидаться почти полтора года. Калиостро был
предложен выбор: публичное отречение от масонства и прочих заблуждений
либо позорная смерть. Он выбрал первое, но отречение не принесло ему
свободы.
26 августа 1793 года Калиостро умер в итальянской тюрьме
и был погребен без отпевания. Когда спустя два года в Италию вступили
войска Наполеона Бонапарта, выяснилось, что никому не ведомо, где
находится могила Калиостро. Это породило множество слухов и домыслов.
Говорили, например, что Калиостро, убив священника, переоделся в его
платье и бежал. А порой говорят, что он и по сей день продолжает
путешествовать по свету, предпочитая избегать шумные европейские города…
Как
же сегодня нам оттенить удивительную и противоречивую личность
Калиостро? Безусловно, он обладал уникальными способностями, мог
проникать в тайны настоящего и будущего, неподвластные большинству
других смертных. Еще при жизни графа сбылось его пророчество о
французской революции и разрушении тюрьмы-крепости Бастилии, в которой
он провел более полугода. Сбылись и многие иные его предсказания. Но
порой Калиостро изменяла выдержка, ему не хватало мудрости и
спокойствия. То и дело в его действия вкрадывались честолюбие, алчность и
тщеславие. И он к концу жизни все стремительнее скатывался к тому, с
чего и начал, — к мошенничеству, пусть и на другом уровне, обставленному
великолепными декорациями.
И тайные знания сами по себе не
только не могли остановить падения Калиостро, но лишь с мрачной
неизбежностью приближали бесславный конец, словно мстя великому магу и
чародею, оказавшемуся недостойным своего величия.
Категория: Гипотезы,предсказания будущего |
Источник: http://planetatain.ru/|
Материал подготовлен: http://planeta.moy.su