Моя душа
— Не приедет он, — однажды сказал Егорыч. — Не жди... Звонил я твоему хозяину. Он жив-здоров, к жене вернулся, дом этот собирается продавать. Вот и весь сказ...
читать дальше
Сентябрьский вечер спускался к озеру, роняя в почти черную воду золотые листья. Красиво...
Только вот не трогала эта тихая красота Джона. Он ждал, хотя ждать уже не имело смысла. Джон это понимал, но все равно не мог оторвать взгляд от тропинки, прокошенной когда-то хозяином в высоченной траве.
«Не придет, — думал Джон. — Давно ведь уехал, вон, и трава уже подрасти успела, скоро встанет во весь рост, нетронутая хозяйской косой, и скроет меня от всего мира. Да что там меня... Дом исчезнет в зеленом травяном море. Пора перестать надеяться. Но вдруг...»
— Джонушка, а я тебе поесть принес.
Джон поднял большую голову – не хозяин, сосед Егорыч пришел. Неплохой дед. Может, даже лучше хозяина… Никогда своих псов не обижает.
Джон знает, видел. Дома рядом стоят. Да и к самому Джону дед всегда с добром. Джон это ценит. Но у собаки должен быть только один хозяин. Поэтому Джон ждал...
— Бедолага, — вздохнул Егорыч. — Несчастливая тебе доля выпала!
*****
Прав был сосед. Вся судьба Джона складывалась из кубиков человеческих неурядиц.
— Ах, какой замечательный медвежонок! Будешь нашу новую дачу охранять, — с этих слов началось знакомство Джона и хозяйки, Галины Борисовны.
— Ну, тогда вам нужно поторопиться с покупкой этой самой дачи, Галочка. Он хоть и «дворянин», но здоровый вырастет. А квартирка у вас небольшая.
Ты на мою Наину посмотри. Точно тебе говорю, есть у нее в предках кавказские овчарки, — сказала хозяйка Джоновой мамы.
— Купим, купим! Генка, правда, дурит чего-то. Ссоримся последнее время постоянно. С возрастом совсем стал невыносим. Брюзжит, цепляется ко всему. Жадный какой-то... Хоть разводись. Но от дачи ему не отвертеться!
— Да ладно! Вот уж, не ожидала. Вы же с Геной сто лет прожили. Дети уже взрослые, внуки даже имеются, а она — разводиться.
Разговор двух подруг перетек в русло сложных человеческих отношений, Джону стало скучно, он уткнулся носом в мягкий мамин бок и задремал. Но про него не забыли...
— Гена, хорошо, что ты приехал. Не на руках же мне такого слоненка тащить. Вот этого забираем. Охранник для нашей будущей дачи.
Сонного Джона подняли на руки, посадили в машину и увезли в новую, как он надеялся, счастливую жизнь...
*****
Рос Джон быстро. Скоро ему и правда стало тесно в новом доме. Разгуляться было решительно негде: в спальню нельзя, на кухню – по расписанию. Основное время он проводил в прихожей, ожидая, когда же хозяин, Геннадий Петрович, выведет его на прогулку.
Маленькая, кругленькая Галина Борисовна с ним уже не справлялась. Геннадий Петрович ругался:
— Галя, ну кто так делает? Нормальные люди сначала дачу покупают, а потом уже собаку для ее охраны.
— Сам виноват, тянешь с покупкой, жмот несчастный! Все сэкономить хочешь, — огрызалась Галина Борисовна.
Скандал разгорался, перекидывался с дачи на что-нибудь другое. Частенько Геннадий Петрович не выдерживал, хлопал дверью и уходил. Без Джона. Тот разочарованно бросался вслед, подвывал у закрытой двери.
— Замолкни! — ярилась Галина Борисовна. — Плевать на тебя хотел твой хозяин. И на меня тоже. Эгоист старый!
Это не помогало, тогда хозяйка звонила сыну, Денису:
— Дениска, будь другом, приезжай. С Джоном нужно погулять. Твой отец опять выкаблучивается. А что Лена? Пусть потерпит. Я же тебя не навсегда забираю. Родителям помогать надо!
Денис злился, но приезжал до поры до времени. Жалел Джона. Но однажды и это закончилось:
— Мам, вы с батей, давайте, решайте свои проблемы. А то я из-за них скоро без жены останусь. Надоело ей, что я постоянно к тебе срываюсь.
Мы тебя с внуком реже просили посидеть, чем ты меня к псу своему дергаешь. Некому гулять с собакой — отдайте, а меня больше не зови. Не приеду...
*****
Галина Борисовна на сына пообижалась, но проблемы решила. Причем, сразу две одним махом.
Однажды, не дожидаясь очередного разгромного скандала, она вдруг поняла – не хочет она больше жить с мужем. И пусть сто лет бок о бок. Не повод это терпеть его дурной нрав до гробовой доски.
— Знаешь, Гена, бог с ней, с дачей, — заявила она.
Геннадий Петрович удивился:
— Что значит, бог с ней? Ты же мне всю плешь проела. Ни одной недели не проходит без ругани. Что это ты вдруг?
— Да, надоело! Хочу покоя.
— И я покоя хочу. К тому же, я тут наконец вариант нашел. Тебе, правда, не понравится... Зато дешево. Деревня глухая, народу живет всего ничего, добираться тяжело.
Зато лес, озеро, природа, дом большой. Раньше там вроде сельсовет был. На пенсию наконец выйду, рыбу ловить буду, кур заведу, у соседей коза есть. Молоко покупать стану... Мечта! Пастораль.
— Ой, дурной какой, — Галина Борисовна всплеснула руками. — Какая пастораль, Гена? Не выживешь ты в мечте своей. Ты же горожанин до мозга костей.
Да ты же, небось, думаешь, что куры яйца сразу в картонные коробочки откладывают! Ты ведь козу только на картинке видел!
Но Геннадий Петрович заупрямился: желает он жить в деревне, и все тут! Галина Борисовна сдалась, но поставила одно условие:
— Бог с тобой, взрослый мужик, седой вон уже, покупай свой дом. Хочешь на природу – флаг тебе в руки.
Только Джона с собой возьми. Замучился пес в квартире совсем – большой, лохматый. Да и я замучилась: совершенно с ним не справляюсь.
Дениска больше не помощник. И тебе, глядишь, будет в твоей мечте не так страшно жить...
*****
Так Джон и оказался в деревне. Ох, и счастлив он был! Лес, простор, озеро, в котором можно плескаться, сколько влезет. Запахи странные, незнакомые, но такие манящие.
И почти все это для него, Джона!
По соседству жили еще несколько собак вместе со своим дедом, Егорычем. Были они помельче, хозяина слушались с полуслова, на Джона внимания почти не обращали.
Воспитанные, вышколенные псы. Да и как иначе. Егорыч их для охоты готовил. Несколько раз в году приезжали к нему в дом серьезные мужики на больших машинах – охотники.
Джона же никто не воспитывал. Некогда было Геннадию Петровичу заниматься такой ерундой. Самому бы выжить. Права оказалась жена – не готов оказался он к жизни в глуши.
Куры дохли, так и не успев порадовать яйцами. Пускай бы и без коробочек. Козье молоко на вкус было форменной отравой. Так, во всяком случае, казалось Геннадию Петровичу.
Да еще и магазин в соседней деревушке – километров пять на лошади по лесной дороге. И вовсе не факт, что успешно съездишь – то закрыта лавочка, то пуста...
Сосед Егорыч, глядя на муки Геннадия Петровича, пытался советовать:
— Ох, Петрович, все у тебя через одно место! За курями-то ухаживать надо. От болячек пропаивать. Ракушку давать, витамины, овощи. Курятник в чистоте должен быть.
Не умеешь ты совсем с живностью ладить. Вон, даже пес у тебя неприкаянный...
Только вот плохо слушал советы Геннадий Петрович. Ворчал в ответ, на жену, якобы сославшую его на верную погибель, жаловался:
— Вот и ты меня ругаешь, Егорыч. А я, между прочим, несчастный человек! Воспользовалась обстоятельствами моя благоверная. Обрадовалась, когда я не выдержал ее характера мухоморного и в деревню собрался. Пса всучила и ручкой помахала.
Кормлю вот теперь слона этого. А ты говоришь, он неприкаянный.
Единственное, чему худо-бедно Геннадий Петрович у Егорыча научился, так это справляться с травой.
— Здесь работать косой надо, — говорил Егорыч, а сам показывал. — Триммером тут много не накосишь. Вон, какие джунгли, выше пояса!
Геннадий Петрович вздыхал, но старался. Получалось не очень. Тогда он злился, бросал косу и шел ругать Джона. Он ругал его абсолютно за все, срывал на собаке злость, разочарование, усталость:
— Чего, оглоед, бездельничаешь? Навязала Галка мне тебя на шею! Вот скажи, какая мне польза от этого? Жрешь много, ничего не делаешь. Охранять не умеешь...
Да и не от кого здесь охранять-то! Людей почти нет. Зверье лесное псы Егорыча распугали. На кой ты мне сдался? Тьфу! Вот не буду тебя больше кормить!
Джон понимал, что хозяин чем-то недоволен. Только вот не понимал – чем? Вилял хвостом, заглядывал в глаза, поддевал носом руку, словно силясь сказать:
«Не горюй, хозяин, все будет хорошо. И на меня не ругайся».
Он любил своего человека. Хотя, если по-хорошему, любить его было не за что...
Чем дальше, тем больше портился характер у Геннадия Петровича. А доставалось всегда Джону.
Магазин оказался закрыт – Джон оставался без еды. Очередная курица сдохла – Джон виноват, можно его ремнем по спине вытянуть. Встал хозяин не с той ноги – в Джона летит полено от печки.
Пес начал побаиваться хозяина, но любить не перестал. А Геннадий Петрович тем временем подумывал, как бы вернуться в город:
— Не могу я так больше. Права была Галка, черт бы ее подрал! Не деревенский я житель. Вот как теперь быть?
К ней идти на поклон, каяться? Противно, — говорил он иногда Джону, сидя вечерами на крыльце. — Да и тебя девать некуда. Галка с тобой обратно в квартиру не пустит! К гадалке не ходи.
Джон молчал, грустно смотрел на хозяина, положив большую голову на лапы. Он чувствовал, что грядет плохое...
*****
И однажды плохое случилось.
Однажды хозяин в очередной раз косил, чертыхаясь, злясь, проклиная траву, деревню, свою жизнь. Неумело махал косой и полоснул себе по ноге!
Рана была страшная. Орал Геннадий Петрович так, словно за ним уже сама смерть явилась.
Егорыч выскочил из дома, замотал рану, стараясь остановить кровь, загрузил стонущего, бледного Геннадия Петровича в свой уазик и повез в соседнюю деревню.
Обратно вернулся один:
— В больницу увезли твоего хозяина, Джонушка. Ты уж на меня не рычи, буду приходить тебя кормить. Пока твой не вернется. Если, конечно, вернется...
Джон не рычал. Повесил хвост между лап, опустил голову, посмотрел на Егорыча тоскливо. Он понял это «если».
Но все равно надеялся, что хозяин его не оставит. Пусть он был неласков последнее время, пусть ругал и поколачивал Джона. Но Джон ведь его пес. Он будет ждать...
*****
Дни поползли, похожие друг на друга. Джон просыпался, выбирался из будки, ложился рядом, клал голову на лапы и смотрел: как блестит озеро, как ползет по небу солнце, как растет трава, скрывая тропинку, прокошенную хозяином.
Он больше не бегал по округе, вспугивая птичек и всякую мелкую живность, не плескался в озере, не задирал спокойных псов Егорыча. Он ждал.
Листья меняли цвет, дожди стали холодными, а по утрам над водой рождались туманы...
— Не приедет он, — однажды сказал Егорыч. — Не жди. Звонил я твоему хозяину. Он жив-здоров, к жене вернулся, дом этот собирается продавать.
Я его спросил, что с тобой делать? А он ответил: «Да что хочешь! Пса в город взять не могу». Вот и весь сказ.
Джон даже не пошевелился. Все плохое, о чем он догадывался, облаченное в слова, придавило к земле, прошило насквозь сердце. Захотелось закрыть глаза и умереть.
Зачем он здесь? Ненужный, брошенный, нелюбимый...
Трава равнодушно качалась, шептала о чем-то своем. Джон невольно прислушался:
— Не грусти... Мы еще поживем. Невоспитанный ты парень, правда, но это дело поправимое…
Стоп, стоп. Это не трава. Это Егорыч – присел рядом с Джоном, гладит его большую голову и говорит тихонько…
Джон поднял на него глаза, махнул хвостом, ткнулся носом в колени и замер.
*****
Год спустя в деревню въехала незнакомая машина, остановилась напротив пустующего дома Геннадия Петровича.
— Ты абсолютно ненормальный! — Галина Борисовна распахнула дверцу, вылезла, потянулась. — Сто часов ехать по кошмарной дороге, а где и вовсе без нее.
Ты еще подальше дом купить не мог? Или дальше просто не было? Кому мы его теперь продадим? Дорого твоя экономия нам выходит!
— Ну не ругайся. Охотнику какому-нибудь продадим или рыбаку. Места-то какие здесь хорошие: нетронутые, человеком не испоганенные, — Геннадий Петрович приобнял жену за плечи. — А вот и дворец наш. Соседу, кстати, можно его предложить. У него всяких знакомцев-охотников много.
Геннадий Петрович пошел к дому Егорыча. Тот стоял на крыльце, облокотившись на перильца, и наблюдал. У его ног лежал большой пес. Мохнатый, матерый, похожий на кавказскую овчарку.
— Привет, сосед! — Геннадий Петрович махнул рукой.
Пес утробно зарычал.
— И тебе здравствуй. Ты руками-то не размахивай. Джон этого не любит.
— Джон? Мой Джон? А я смотрю, морда знакомая. Заматерел, не сразу узнаешь!
— Постой, постой! — остановил его Егорыч. — Какой это твой Джон? Твой пес умер. Ты же его одного бросил. Без еды, без крова. Это под зиму-то...
Впрочем, хочешь, можешь проверить. Позови его. Пойдет – значит, и правда твой, а на нет и суда нет.
Геннадий Петрович посмотрел на пса, неуверенно похлопал себя ладонью по бедру:
— Джон! Не узнал, что ли?
Пес зарычал громче, обнажил зубы, предупреждая.
— Ладно, Егорыч, понял я все. Будем считать, что обознался. На совесть не дави. Лучше подскажи: можно кому-нибудь избушку нашу продать?
Егорыч пожал плечами. Не хотелось ему помогать Геннадию Петровичу. А с другой стороны, если поможет, то хорошего соседа под боком заимеет. Вместо этого...
— Позже зайду, поговорим, — пообещал он. — А сейчас иди себе, нервы псу не делай!
Джон лежал у ног Егорыча и смотрел на своего бывшего хозяина. Он, конечно, узнал его. Но теперь это был чужой человек.
Даже хуже – это был плохой чужой человек. Предатель. И Джон не хотел, чтобы он подходил к Егорычу.
Говорят, что собаки умеют прощать... Может и так. Только вот Джон не простил.
Автор АЛЁНА СЛЮСАРЕНКО
Сентябрьский вечер спускался к озеру, роняя в почти черную воду золотые листья. Красиво...
Только вот не трогала эта тихая красота Джона. Он ждал, хотя ждать уже не имело смысла. Джон это понимал, но все равно не мог оторвать взгляд от тропинки, прокошенной когда-то хозяином в высоченной траве.
«Не придет, — думал Джон. — Давно ведь уехал, вон, и трава уже подрасти успела, скоро встанет во весь рост, нетронутая хозяйской косой, и скроет меня от всего мира. Да что там меня... Дом исчезнет в зеленом травяном море. Пора перестать надеяться. Но вдруг...»
— Джонушка, а я тебе поесть принес.
Джон поднял большую голову – не хозяин, сосед Егорыч пришел. Неплохой дед. Может, даже лучше хозяина… Никогда своих псов не обижает.
Джон знает, видел. Дома рядом стоят. Да и к самому Джону дед всегда с добром. Джон это ценит. Но у собаки должен быть только один хозяин. Поэтому Джон ждал...
— Бедолага, — вздохнул Егорыч. — Несчастливая тебе доля выпала!
*****
Прав был сосед. Вся судьба Джона складывалась из кубиков человеческих неурядиц.
— Ах, какой замечательный медвежонок! Будешь нашу новую дачу охранять, — с этих слов началось знакомство Джона и хозяйки, Галины Борисовны.
— Ну, тогда вам нужно поторопиться с покупкой этой самой дачи, Галочка. Он хоть и «дворянин», но здоровый вырастет. А квартирка у вас небольшая.
Ты на мою Наину посмотри. Точно тебе говорю, есть у нее в предках кавказские овчарки, — сказала хозяйка Джоновой мамы.
— Купим, купим! Генка, правда, дурит чего-то. Ссоримся последнее время постоянно. С возрастом совсем стал невыносим. Брюзжит, цепляется ко всему. Жадный какой-то... Хоть разводись. Но от дачи ему не отвертеться!
— Да ладно! Вот уж, не ожидала. Вы же с Геной сто лет прожили. Дети уже взрослые, внуки даже имеются, а она — разводиться.
Разговор двух подруг перетек в русло сложных человеческих отношений, Джону стало скучно, он уткнулся носом в мягкий мамин бок и задремал. Но про него не забыли...
— Гена, хорошо, что ты приехал. Не на руках же мне такого слоненка тащить. Вот этого забираем. Охранник для нашей будущей дачи.
Сонного Джона подняли на руки, посадили в машину и увезли в новую, как он надеялся, счастливую жизнь...
*****
Рос Джон быстро. Скоро ему и правда стало тесно в новом доме. Разгуляться было решительно негде: в спальню нельзя, на кухню – по расписанию. Основное время он проводил в прихожей, ожидая, когда же хозяин, Геннадий Петрович, выведет его на прогулку.
Маленькая, кругленькая Галина Борисовна с ним уже не справлялась. Геннадий Петрович ругался:
— Галя, ну кто так делает? Нормальные люди сначала дачу покупают, а потом уже собаку для ее охраны.
— Сам виноват, тянешь с покупкой, жмот несчастный! Все сэкономить хочешь, — огрызалась Галина Борисовна.
Скандал разгорался, перекидывался с дачи на что-нибудь другое. Частенько Геннадий Петрович не выдерживал, хлопал дверью и уходил. Без Джона. Тот разочарованно бросался вслед, подвывал у закрытой двери.
— Замолкни! — ярилась Галина Борисовна. — Плевать на тебя хотел твой хозяин. И на меня тоже. Эгоист старый!
Это не помогало, тогда хозяйка звонила сыну, Денису:
— Дениска, будь другом, приезжай. С Джоном нужно погулять. Твой отец опять выкаблучивается. А что Лена? Пусть потерпит. Я же тебя не навсегда забираю. Родителям помогать надо!
Денис злился, но приезжал до поры до времени. Жалел Джона. Но однажды и это закончилось:
— Мам, вы с батей, давайте, решайте свои проблемы. А то я из-за них скоро без жены останусь. Надоело ей, что я постоянно к тебе срываюсь.
Мы тебя с внуком реже просили посидеть, чем ты меня к псу своему дергаешь. Некому гулять с собакой — отдайте, а меня больше не зови. Не приеду...
*****
Галина Борисовна на сына пообижалась, но проблемы решила. Причем, сразу две одним махом.
Однажды, не дожидаясь очередного разгромного скандала, она вдруг поняла – не хочет она больше жить с мужем. И пусть сто лет бок о бок. Не повод это терпеть его дурной нрав до гробовой доски.
— Знаешь, Гена, бог с ней, с дачей, — заявила она.
Геннадий Петрович удивился:
— Что значит, бог с ней? Ты же мне всю плешь проела. Ни одной недели не проходит без ругани. Что это ты вдруг?
— Да, надоело! Хочу покоя.
— И я покоя хочу. К тому же, я тут наконец вариант нашел. Тебе, правда, не понравится... Зато дешево. Деревня глухая, народу живет всего ничего, добираться тяжело.
Зато лес, озеро, природа, дом большой. Раньше там вроде сельсовет был. На пенсию наконец выйду, рыбу ловить буду, кур заведу, у соседей коза есть. Молоко покупать стану... Мечта! Пастораль.
— Ой, дурной какой, — Галина Борисовна всплеснула руками. — Какая пастораль, Гена? Не выживешь ты в мечте своей. Ты же горожанин до мозга костей.
Да ты же, небось, думаешь, что куры яйца сразу в картонные коробочки откладывают! Ты ведь козу только на картинке видел!
Но Геннадий Петрович заупрямился: желает он жить в деревне, и все тут! Галина Борисовна сдалась, но поставила одно условие:
— Бог с тобой, взрослый мужик, седой вон уже, покупай свой дом. Хочешь на природу – флаг тебе в руки.
Только Джона с собой возьми. Замучился пес в квартире совсем – большой, лохматый. Да и я замучилась: совершенно с ним не справляюсь.
Дениска больше не помощник. И тебе, глядишь, будет в твоей мечте не так страшно жить...
*****
Так Джон и оказался в деревне. Ох, и счастлив он был! Лес, простор, озеро, в котором можно плескаться, сколько влезет. Запахи странные, незнакомые, но такие манящие.
И почти все это для него, Джона!
По соседству жили еще несколько собак вместе со своим дедом, Егорычем. Были они помельче, хозяина слушались с полуслова, на Джона внимания почти не обращали.
Воспитанные, вышколенные псы. Да и как иначе. Егорыч их для охоты готовил. Несколько раз в году приезжали к нему в дом серьезные мужики на больших машинах – охотники.
Джона же никто не воспитывал. Некогда было Геннадию Петровичу заниматься такой ерундой. Самому бы выжить. Права оказалась жена – не готов оказался он к жизни в глуши.
Куры дохли, так и не успев порадовать яйцами. Пускай бы и без коробочек. Козье молоко на вкус было форменной отравой. Так, во всяком случае, казалось Геннадию Петровичу.
Да еще и магазин в соседней деревушке – километров пять на лошади по лесной дороге. И вовсе не факт, что успешно съездишь – то закрыта лавочка, то пуста...
Сосед Егорыч, глядя на муки Геннадия Петровича, пытался советовать:
— Ох, Петрович, все у тебя через одно место! За курями-то ухаживать надо. От болячек пропаивать. Ракушку давать, витамины, овощи. Курятник в чистоте должен быть.
Не умеешь ты совсем с живностью ладить. Вон, даже пес у тебя неприкаянный...
Только вот плохо слушал советы Геннадий Петрович. Ворчал в ответ, на жену, якобы сославшую его на верную погибель, жаловался:
— Вот и ты меня ругаешь, Егорыч. А я, между прочим, несчастный человек! Воспользовалась обстоятельствами моя благоверная. Обрадовалась, когда я не выдержал ее характера мухоморного и в деревню собрался. Пса всучила и ручкой помахала.
Кормлю вот теперь слона этого. А ты говоришь, он неприкаянный.
Единственное, чему худо-бедно Геннадий Петрович у Егорыча научился, так это справляться с травой.
— Здесь работать косой надо, — говорил Егорыч, а сам показывал. — Триммером тут много не накосишь. Вон, какие джунгли, выше пояса!
Геннадий Петрович вздыхал, но старался. Получалось не очень. Тогда он злился, бросал косу и шел ругать Джона. Он ругал его абсолютно за все, срывал на собаке злость, разочарование, усталость:
— Чего, оглоед, бездельничаешь? Навязала Галка мне тебя на шею! Вот скажи, какая мне польза от этого? Жрешь много, ничего не делаешь. Охранять не умеешь...
Да и не от кого здесь охранять-то! Людей почти нет. Зверье лесное псы Егорыча распугали. На кой ты мне сдался? Тьфу! Вот не буду тебя больше кормить!
Джон понимал, что хозяин чем-то недоволен. Только вот не понимал – чем? Вилял хвостом, заглядывал в глаза, поддевал носом руку, словно силясь сказать:
«Не горюй, хозяин, все будет хорошо. И на меня не ругайся».
Он любил своего человека. Хотя, если по-хорошему, любить его было не за что...
Чем дальше, тем больше портился характер у Геннадия Петровича. А доставалось всегда Джону.
Магазин оказался закрыт – Джон оставался без еды. Очередная курица сдохла – Джон виноват, можно его ремнем по спине вытянуть. Встал хозяин не с той ноги – в Джона летит полено от печки.
Пес начал побаиваться хозяина, но любить не перестал. А Геннадий Петрович тем временем подумывал, как бы вернуться в город:
— Не могу я так больше. Права была Галка, черт бы ее подрал! Не деревенский я житель. Вот как теперь быть?
К ней идти на поклон, каяться? Противно, — говорил он иногда Джону, сидя вечерами на крыльце. — Да и тебя девать некуда. Галка с тобой обратно в квартиру не пустит! К гадалке не ходи.
Джон молчал, грустно смотрел на хозяина, положив большую голову на лапы. Он чувствовал, что грядет плохое...
*****
И однажды плохое случилось.
Однажды хозяин в очередной раз косил, чертыхаясь, злясь, проклиная траву, деревню, свою жизнь. Неумело махал косой и полоснул себе по ноге!
Рана была страшная. Орал Геннадий Петрович так, словно за ним уже сама смерть явилась.
Егорыч выскочил из дома, замотал рану, стараясь остановить кровь, загрузил стонущего, бледного Геннадия Петровича в свой уазик и повез в соседнюю деревню.
Обратно вернулся один:
— В больницу увезли твоего хозяина, Джонушка. Ты уж на меня не рычи, буду приходить тебя кормить. Пока твой не вернется. Если, конечно, вернется...
Джон не рычал. Повесил хвост между лап, опустил голову, посмотрел на Егорыча тоскливо. Он понял это «если».
Но все равно надеялся, что хозяин его не оставит. Пусть он был неласков последнее время, пусть ругал и поколачивал Джона. Но Джон ведь его пес. Он будет ждать...
*****
Дни поползли, похожие друг на друга. Джон просыпался, выбирался из будки, ложился рядом, клал голову на лапы и смотрел: как блестит озеро, как ползет по небу солнце, как растет трава, скрывая тропинку, прокошенную хозяином.
Он больше не бегал по округе, вспугивая птичек и всякую мелкую живность, не плескался в озере, не задирал спокойных псов Егорыча. Он ждал.
Листья меняли цвет, дожди стали холодными, а по утрам над водой рождались туманы...
— Не приедет он, — однажды сказал Егорыч. — Не жди. Звонил я твоему хозяину. Он жив-здоров, к жене вернулся, дом этот собирается продавать.
Я его спросил, что с тобой делать? А он ответил: «Да что хочешь! Пса в город взять не могу». Вот и весь сказ.
Джон даже не пошевелился. Все плохое, о чем он догадывался, облаченное в слова, придавило к земле, прошило насквозь сердце. Захотелось закрыть глаза и умереть.
Зачем он здесь? Ненужный, брошенный, нелюбимый...
Трава равнодушно качалась, шептала о чем-то своем. Джон невольно прислушался:
— Не грусти... Мы еще поживем. Невоспитанный ты парень, правда, но это дело поправимое…
Стоп, стоп. Это не трава. Это Егорыч – присел рядом с Джоном, гладит его большую голову и говорит тихонько…
Джон поднял на него глаза, махнул хвостом, ткнулся носом в колени и замер.
*****
Год спустя в деревню въехала незнакомая машина, остановилась напротив пустующего дома Геннадия Петровича.
— Ты абсолютно ненормальный! — Галина Борисовна распахнула дверцу, вылезла, потянулась. — Сто часов ехать по кошмарной дороге, а где и вовсе без нее.
Ты еще подальше дом купить не мог? Или дальше просто не было? Кому мы его теперь продадим? Дорого твоя экономия нам выходит!
— Ну не ругайся. Охотнику какому-нибудь продадим или рыбаку. Места-то какие здесь хорошие: нетронутые, человеком не испоганенные, — Геннадий Петрович приобнял жену за плечи. — А вот и дворец наш. Соседу, кстати, можно его предложить. У него всяких знакомцев-охотников много.
Геннадий Петрович пошел к дому Егорыча. Тот стоял на крыльце, облокотившись на перильца, и наблюдал. У его ног лежал большой пес. Мохнатый, матерый, похожий на кавказскую овчарку.
— Привет, сосед! — Геннадий Петрович махнул рукой.
Пес утробно зарычал.
— И тебе здравствуй. Ты руками-то не размахивай. Джон этого не любит.
— Джон? Мой Джон? А я смотрю, морда знакомая. Заматерел, не сразу узнаешь!
— Постой, постой! — остановил его Егорыч. — Какой это твой Джон? Твой пес умер. Ты же его одного бросил. Без еды, без крова. Это под зиму-то...
Впрочем, хочешь, можешь проверить. Позови его. Пойдет – значит, и правда твой, а на нет и суда нет.
Геннадий Петрович посмотрел на пса, неуверенно похлопал себя ладонью по бедру:
— Джон! Не узнал, что ли?
Пес зарычал громче, обнажил зубы, предупреждая.
— Ладно, Егорыч, понял я все. Будем считать, что обознался. На совесть не дави. Лучше подскажи: можно кому-нибудь избушку нашу продать?
Егорыч пожал плечами. Не хотелось ему помогать Геннадию Петровичу. А с другой стороны, если поможет, то хорошего соседа под боком заимеет. Вместо этого...
— Позже зайду, поговорим, — пообещал он. — А сейчас иди себе, нервы псу не делай!
Джон лежал у ног Егорыча и смотрел на своего бывшего хозяина. Он, конечно, узнал его. Но теперь это был чужой человек.
Даже хуже – это был плохой чужой человек. Предатель. И Джон не хотел, чтобы он подходил к Егорычу.
Говорят, что собаки умеют прощать... Может и так. Только вот Джон не простил.
Автор АЛЁНА СЛЮСАРЕНКО