Я очень люблю истинуОльга Короткова
Имея все, что необходимо для счастья: талант, славу, достаток, семейное благополучие, — Лев Толстой часто испытывал сильное душевное смятение, «отравление жизнью», дважды был близок к самоубийству. Проповедник христианской любви и непротивления насилию, он восстал против Церкви и был публично отлучен от нее. Написав бессмертные страницы о любви и семье, отвернулся от того и другого...
 |
| Л. Н. Толстой. Петербург. 1849 |
Жизнь Толстого похожа на подъем по лестнице, ступень за ступенью, в поиске ответов на «жгучие, не дающие жить, мучительные вопросы». Шаги, действия, пробы, ошибки. Но и поражения он использовал как опору, чтобы подниматься и идти дальше и выше.
Толстому 19 лет. Бросив учебу в Казанском университете, он отправляется в Ясную Поляну с твердым намерением изучить весь курс юридических наук (чтобы сдать экзамен экстерном), а также «практическую медицину», языки, сельское хозяйство, историю, географию и статистику, написать диссертацию и «достигнуть высшей степени совершенства в музыке и живописи». Сейчас лейтмотив его жизни — самосовершенствование. «Я много переменился; но все еще не достиг той степени совершенства (в занятиях), которого бы мне хотелось достигнуть», — пишет он в дневнике в это время. Дневник — зеркало всей его жизни, свидетельство напряженного самоанализа и борьбы с самим же собой. А борьба была: то его религиозные настроения доходили до аскетизма, то сменялись кутежами, картами, поездками к цыганам. В семье Лёвушку считали «самым пустяшным малым». А пустяшный малый ставил себе задания на укрепление воли, на нравственность.
1855 год, Петербург. Круг писателей «Современника» восторженно встречает «великую надежду русской литературы». Толстому 27 лет, «Севастопольские повести» принесли ему настоящую известность и славу. Поэт, художник, писатель — быть жрецом выгодно и приятно. Главное теперь — просвещение, надо учить людей. Но чему? «Согласия не было, мы не знали, что хорошо, а что дурно. А вера — это обман», ведь вероучение не участвует в жизни; жизнь сама по себе, вера сама по себе, а вокруг — безумие и сумасшествие. Он старается об этом не думать, но на душе невыразимо противно. «Люди эти мне опротивели, и сам себе я опротивел».
Зачем жить?
 |
| Черновые наброски и рисунки Л. Н. Толстого к «Азбуке» на страницах его записной книжки. 1871–1872 |
В попытке убежать от себя он отправляется в путешествие по Франции, Италии, Швейцарии, Германии, при этом увлеченно изучает популярные педагогические системы и, вернувшись, открывает в деревне школу для крестьянских детей. Потом он устроит еще более 20 таких школ в окрестностях Ясной Поляны. Не правда ли, оригинальный способ «лечения души», тем более что педагогический журнал (идеи Толстого) и книжки для чтения станут в России такими же классическими образцами детской и народной литературы, как и составленные им в начале 1870-х годов «Азбука» и «Новая Азбука».
 |
| Писатели — сотрудники журнала «Современник». Слева направо стоят: Л. Н. Толстой и Д. В. Григорович. Сидят: И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, А. В. Дружинин и А. Н. Островский. Петербург. 1856 |
Одно сильное впечатление неотвязно преследует его: за границей он стал свидетелем смертной казни и испытал потрясение. Вскоре неожиданно умер его любимый старший брат. И отодвинутый на время вопрос встает во весь рост: «Если смерть неизбежна, для чего все это? Ради чего? И что потом? Казалось однозначно: жить незачем! Я бы пришел к тому, к чему я пришел в 50 лет, но отвлекла женитьба. Семейная жизнь стала спасением на какое-то время». Он с увлечением занимается хозяйством, работает в архивах, создает самые знаменитые свои произведения. Наконец, кажется, все устроилось, но в дневнике появляется молитва: «Где я, тот я, которого я сам любил и знал, который выйдет иногда наружу весь и меня самого радует и пугает? Я маленький и ничтожный. И я такой с тех пор, как женился на женщине, которую люблю... Боже мой! Дай мне жить всегда в этом сознании Тебя и своей силы...»
Первая часть «Войны и мира» выходит в «Русском вестнике» в 1865 году, роман читают взахлеб, он поражает, вызывает множество откликов, а Толстой... «считал писательство пустяками, но продолжал писать, чтобы заглушить в себе вопросы о смысле жизни». Но разве духовные искания Пьера и князя Андрея, беспощадные саморазоблачения Левина, его мысли о самоубийстве — не сокровенная жизнь самого автора, его своеобразная исповедь? Ведь этот автор считает, что «писать надо только тогда, когда каждый раз, что обмакиваешь перо, оставляешь в чернильнице кусок мяса».
Как жить?
«Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами моей души... был, есть и будет прекрасен, — правда» — такими словами в далеком 1855 году Толстой закончил свою повесть «Севастополь в мае». Прошло 12 лет. «У меня есть свои пристрастия, привычки, мои тщеславия, сердечные связи, но до сих пор — мне скоро 40 — я все-таки больше всего люблю истину и не отчаялся найти ее, и ищу и ищу ее...» — пишет он в дневнике 10 января 1867 года.
Кризис настиг Льва Николаевича в период расцвета его таланта и в зените успеха. Любящая и любимая семья, радость творческого труда, хор благодарных читателей — и внезапно отравление этой жизнью, душевное смятение и снова холодный, убийственный вопрос: «Зачем? Ну а потом?» Он пишет: «Со мной стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить сначала минуты недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние». Ему надо знать, для чего он пишет книгу, воспитывает сына, для чего покупает новое имение. «Ну хорошо, у тебя будут тысячи десятин земли, сотни лошадей, ты будешь знаменитее всех поэтов и писателей мира. А зачем? Для чего? Что это тебе даст?»
 |
| Л. Н. Толстой. Ясная Поляна. 1910 |
Здоровый, счастливый человек, получив от жизни все то счастье, которое можно ожидать, отвернулся от него и почувствовал, что не может больше жить...«Жизнь моя остановилась. Если бы пришла волшебница и спросила, какое желание прошу осуществить, я не знал бы что сказать... Жизнь — чья то шутка? Не нынче завтра придут болезни, смерть, и для меня, и для любимых мною людей. Тогда зачем жить? Все идет к смерти. Это — истина! Искусство, поэзия — лишь украшения и заманки жизни».
Он не был бы самим собой, если бы снова не начал искать. Может, просмотрел что-нибудь? Не понял? Невозможно, чтобы это отчаяние было свойственно всем людям. Вот, например, простой народ, трудясь и зарабатывая на жизнь, просто и естественно воспринимает несчастья, нужду, болезни и смерть, потому что верит. Вера — в ней спасение! Без веры человек ничто. Но во что верить? В Бога? Какого?
Надо искать ответ в науках, религии. На его вопросы отвечают Платон и Сократ, Марк Аврелий, Шопенгауэр, Конфуций и Лао-цзы. Человек — часть мира, часть единого целого, и потому вопрос «зачем жить?» неверный. Жизнь и смерть не во власти человека. Надо спросить: «Как жить? Как мне жить так, чтобы быть полезным миру?»
Чем больше препятствий встает на пути, тем упорнее продвигается вперед «известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой». Очевидно, «истина тончайшими нитями переплетается с ложью», в таком виде ее принять невозможно, и потому, не страшась быть белой вороной, прежде чем отказаться от религии, в которой родился, он проверяет ее своей жизнью: читает «Четьи Минеи» и «Прологи» о житиях святых, Макария Великого, Иоасафа-Царевича (Будды), Иоанна Златоуста, отправляется в Киево-Печерскую и Троице-Сергиеву лавры, беседует с духовными лицами и богомольцами, соблюдает все обряды, посты, читает молитвы, присутствует на всех церковных службах...
Казалось невероятным: граф Толстой в свои пятьдесят уселся за изучение греческого и древнееврейского! А ему просто необходимо наново перевести четыре канонических евангелия, сравнить их и сделать вывод, который ошеломит всех: церковное богослужение не имеет ничего общего с чистым учением Христа. «Все это вероучение... не только ложь, но сложившийся веками обман людей неверующих, имеющий определенную и низменную цель».
Одиночество
 |
| Л. Н. Толстой за работой в кабинете своего московского дома. 1898 |
Парадоксально: чем ближе он подвигался к истине, тем более чувствовал себя одиноким. Чем ближе становился к себе самому, тем дальше от семьи. «Левочка все работает, как он выражается, но увы! он пишет какие-то религиозные рассуждения, читает и думает до головных болей, и все это, чтоб показать, как церковь не сообразна с учением Евангелия... я одного желаю, чтобы уж он поскорее это кончил и чтоб прошло это, как болезнь», — пишет сестре Софья Андреевна.
Это не странно, по свидетельству старшей дочери Татьяны Лев Николаевич редко говорил с домашними о своих убеждениях; он не только никого не поучал, даже членам семьи не читал наставлений и никогда никому не давал советов. Трудился один над преобразованием своего внутреннего мира, будто воплощая любимые строки: «молчи, скрывайся и таи все мысли и мечты свои», и все чаще это отзывалось болью. «Вы не можете и представить себе, до какой степени я одинок, до какой степени то, что есть настоящий „я“, презираемо всеми окружающими меня», — пишет он М. А. Энгельгардту.
Посвятить жизнь пользе ближнего
Во время городской переписи 1882 года граф Толстой записывается добровольным счетчиком и просит, чтобы ему дали участок, где живут низы общества, — ночлежные дома и притоны самого страшного разврата. Этому графу нужно самому видеть нужду, глубину нравственного падения людей, скатившихся на дно; чтобы найти ответ, ему необходимо потрясение. В чем причина этой страшной нужды? Откуда эти пороки? Если есть люди, которые терпят нужду, значит, у других есть излишек. Если одни изнемогают от тяжкого труда, значит, другие живут в праздности. «Кто же эти другие? Это я, я и моя семья». Решение однозначно: отказаться от собственности, это невыносимый грех.
 |
| Крестьянские дети у крыльца сельской школы деревни Ясная Поляна. Вторая половина XIX века |
Когда-то в молодости Толстой попал в одну больничную палату с бурятским ламой, они много беседовали, и эта встреча пробудила в нем большой интерес к Индии. Чем глубже погружался он в духовную философию древнеиндийской цивилизации, тем яснее осознавал, что христианство — относительно недавний побег на древнем древе вечного знания, что истина универсальна и главные ответы приходят с Востока. Древнеиндийская философия вед, философия Кришны учит: любовь — это спасение. Если ты хочешь любить Бога, люби людей, тебя окружающих, и живи для них. «Я твердо верю в основные принципы Бхагавад-гиты, всегда стараюсь помнить об этом и руководствоваться в своих действиях, отражать в своих сочинениях... На днях переделывал для „Детского Круга чтения“ изречения Кришны (браминского вочеловечившегося Бога, до рождества Христова). Как же не радоваться тому, что можно черпать из этого источника?»
Древнюю мудрость он превращает в опыт собственной жизни, простой и очевидный: каждый видит лишь часть истины, какую-то ее грань, а потому надо объединяться — человеку с человеком, народу с народом, разным культурам, мировоззрениям — в этом сила знания, вечная ценность жизни. Благодаря его переводам и популяризации древнейших философских текстов, «Махабхараты» и «Рамаяны», благодаря переложению биографии Будды в сказку, благодаря «Новой Азбуке» с переводами индийских сказок, насыщенному восточной мудростью «Кругу чтения» его называют человеком-мостом между Востоком и Западом, зеркалом Индии в России.
Наука жизни
 |
| Тульские школьники в гостях у Л. Н. Толстого в Ясной Поляне. 1907 |
Поздней осенью 1910 вся Россия и весь мир следили за сообщениями, поступавшими с маленькой железнодорожной станции Астапово, где последние семь дней жизни провел всемирно известный писатель, религиозный мыслитель, проповедник новой веры. Толстой все-таки ушел от той жизни, которую вести больше не мог, и — так получилось — из этого мира, предпочитая, как когда-то Сократ, «быть живым в смерти, чем мертвым в жизни». 6 ноября 1910 года тихо, с большим усилием он сказал свои последние слова: «Я люблю истину... Очень люблю истину».
Что такое жизнь? «Тайна — хорошо известная и в то же время совершенно неизвестная каждому человеку — это он сам». Великий русский романист и реформатор, настоящий философ, граф Лев Николаевич Толстой разгадывал эту загадку всю жизнь и, следуя дельфийскому методу, тщательно изучая свою внутреннюю сущность, открыл истину такой, какая она есть на самом деле, — Aletheia, дыхание Бога, сознательный разум в человеке, или истинное бессмертие.
«Мне смешно вспомнить, как я думал, что можно себе устроить счастливый и честный мирок, в котором спокойно, без ошибок, без раскаяния, без путаницы жить себе потихоньку и делать, не торопясь, аккуратно все только хорошее. Смешно! Нельзя, бабушка. Все равно, как нельзя, не двигаясь, не делая моциона, быть здоровым. Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать... и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость». «Главная моя ошибка... та, что я усовершенствование смешал с совершенством. Надо прежде всего понять хорошенько себя и свои недостатки и стараться исправлять их, а не давать себе задачей — совершенство, которого не только невозможно достигнуть с той низкой точки, на которой я стою, но при понимании которого пропадает надежда на возможность достижения». «Что делать? — спрашивают одинаково и властители, и подчиненные, и общественные деятели, подразумевая под вопросом „Что делать?“ всегда вопрос о том, что делать с другими, но никто не спрашивает, что мне делать с самим собой?» «Как я счастлив, что писать дребедени многословной вроде „Войны“ я больше никогда не стану. Люди любят меня за те пустяки, которые им кажутся очень важными. Это все равно, что к Эдисону кто-нибудь пришел и сказал бы: „Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку“. Правильно ли, нет ли, я приписываю значение совсем другим своим книгам». «Исповедь» и «В чем моя вера?» будут написаны как осознание наиболее важной и значительной трансформации в жизни, которую Толстой назовет «вторым рождением». «Единственное спасение мое и всякого человека в жизни в том, чтобы жить не для себя, а для других, а жизнь нашего сословия... вся построена на гордости, жестокости, насилии, зле, и потому человеку, желающему жить хорошо, жить со спокойной совестью и радостно, надо не искать каких-нибудь мудреных далеких подвигов, а надо сейчас же, сию минуту действовать, работать, час за часом и день за днем, на то, чтобы изменить ее и идти от дурного к хорошему, от себя к Богу». «Только такие великие умы, как древние индусские мудрецы, могли додуматься до этого великого понятия (о Боге). А сидя в Лондоне или Париже с автомобилями, аэропланами, люди никогда бы не додумались до этого... Если бы не было Кришны, не было бы нашего понятия о Боге. Наши христианские понятия духовной жизни происходят от древних, от еврейских, а еврейские — от ассирийских, а ассирийские — от индийских, и все идут ходом обратно: чем новее, тем ниже, чем древнее, тем выше». Махатма Толстой К концу жизни обнаженность души превращает Толстого в пророка. Он предчувствует грядущие кровавые времена, страшные социальные перемены, революцию, войну... Его призыв ко всем передовым мыслителям человечества, ко всем светлым силам планеты и прежде всего России — изучать и распространять истинное знание. «Предстоящее теперь дело передовым мыслителям человечества... показать неизбежность и необходимость того, что всегда считалось знанием. И показать, что это знание было давно известно человечеству и проявлялось как в учениях религии, так и в учениях мудрецов не только египетских, греческих и римских, но и позднейших мудрецов до самого последнего времени... В этом главная задача мыслящих людей нашего человечества, задача, без исполнения которой никакие усилия — ни научные, ни умственные, ни политические — не могут продвинуть вперед человечество |