Моя душа
1966 год. Лунная гонка в самом разгаре. Королёва уговаривают лечь на несложную операцию. Он зашёл в больницу своими ногами, а через семь часов его не стало. О ходе этой операции и всех её "нештатных ситуациях", приведших к трагическому исходу, написано много.
Трагическая гибель Королёва, несомненно, изменившая весь ход освоения космического пространства человечеством всегда будет привлекать пристальное внимание думающих русских людей.
И тем ценнее этот простой человеческий документ, написанный Ниной Ивановной Королёвой:
5 января 1966 года утром позавтракали и стали собираться в больницу.
читать дальше
Я была готова несколько раньше и сидела в кресле в библиотеке, ждала, когда Серёжа соберётся. Он любил делать всё обстоятельно, чтобы чего-либо не забыть, поэтому в такой момент не любил, когда ему задают вопросы, и я всегда старалась ему не мешать, поэтому и сейчас ждала его, сидя в библиотеке. Вдруг он выходит из комнаты уже в костюме и, подойдя ко мне, спрашивает: - Детонька, ты не брала у меня из кармана две копеечки?
- Что ты, родной, зачем же мне две копеечки, да и нет у меня привычки лазить по твоим карманам.
- Нет, может быть, ты выронила их, когда чистила костюм? Они были по копеечке - это на счастье.
- Нет, родненький мой, я чистила очень аккуратно ручным пылесосом, не переворачивая пиджака.
- Значит, я где-то их потерял.
Позже я увидела, что карманы у пиджаков, которые висели в шкафу, были вывернуты, - значит, он искал эти копеечки в других пиджаках, которые висели в шкафу.
На дорогу, как всегда, посидели молча в гостиной: "Чтобы всё доброе садилось", - говорил обычно Серёжа. И отправились в больницу. Подъехали к центральному подъезду и прошли через вестибюль и двор в приёмный покой. Настроение было неважное, но лучше, чем когда ложился на обследование в декабре (с 14 по 17 декабря 1965 г.).
Пришёл Юрий Ильич Савинов (врач-дежурант). Вместе поднялись на 4-й этаж в 27-ю палату - там, где лежала я, когда удаляли жёлчный пузырь. Разложила всё привезённое по своим местам. Посидели, поговорили. Серёжа вспомнил мою операцию: как он вошёл сразу после того, как меня ввезли в палату, как он много тогда пережил.
11 января утром брали биопсию, - делал Борис Васильевич Петровский. Оказывается, при этом было сильное кровотечение, о чём я узнала позже от Р.В. Резниковой (палатный врач), поэтому Борис Васильевич, боясь кровотечения, не оставлял и второй способ операции через живот. И соответственно Серёжу готовили к тому и другому методу. Уже это его настораживало и сильно тревожило.
Всё время в больнице он был необычно грустным и в плохом настроении. Сильно изменился цвет лица, не было обычного его румянца на щеках. С 11-го по 13-е было особенно тревожно: ждали результат гистологического обследования. Вечером 13-го вошёл Юрий Ильич с историей болезни, где был подколот листок гистологического обследования. Он дал нам почитать. Полип оказался доброкачественным. Сразу стало легче, Серёжа повеселел. И вдруг обратился к Юрию Ильичу: "Юрий Ильич, Вы наш друг, скажите, пожалуйста, сколько я ещё могу прожить с таким..." и приложил руку к сердцу. Вопрос был настолько неожиданным, что Юрий Ильич растерялся: "Ну, Сергей Павлович, о чем Вы говорите". "Нет, нет, Вы скажите..." "Ну, лет двадцать". Опустив голову, Серёжа как-то необычно грустно сказал: "Да мне бы ещё хотя лет десять, так много надо сделать". "Что Вы, что Вы, Сергей Павлович, конечно, проживете ещё больше". Вскоре Юрий Ильич вышел из палаты.
В этот день 13-го я была у Серёжи дважды - днём и, по его просьбе, вечером. Он провожал меня по коридору до лестницы. По пути встретили Константина Николаевича Руднева (бывший министр оборонной промышленности), поздоровались и пошли дальше. Около двери попрощались, несколько раз возвращались друг к другу, и Серёжа как-то особенно нежно целовал меня и мои руки. Условились, что на лестницу он не пойдёт, чтобы я не оглядывалась, "А то упадёшь с лестницы и расшибёшься", - сказал он. Я согласилась. Правда, несколько раз я оглянулась, но Серёжи на лестнице не было. Видимо, он пошёл в палату и по пути побеседовал с Константином Николаевичем, который пришёл навещать Ирину Владимировну (жена К.Н. Руднева). Я приехала домой, вскоре Серёжа позвонил мне. Потом звонил, когда ложился спать. "Я уже принял душик. Нянечка мне потерла спину, сама изъявила такое желание. Так хорошо помылся. Спокойной тебе ночи, пожалуйста, не волнуйся", - сказал он мне. Я пожелала ему тоже спокойной ночи.
Утром в 7 час 55 мин позвонил Серёжа:
- Котя, мой родной, здравствуй. А мне уже сделали укольчик, я почти засыпаю. Сейчас лягу отдохнуть, ты только не волнуйся.
- Хорошо, Серёженька, ты сам-то будь спокоен, всё будет отлично.
- Да, конечно, я спокоен, Приезжай, как договорились (а договорились, что я приеду, но до операции ему не покажусь, так же, как и он мне не показался, когда меня оперировали 1 октября 1964 г.), чтобы оба не волновались. "А после операции ты ко мне сразу придёшь, тебя обязательно пустят".
- Хорошо, родной, я так и сделаю.
В 8.00 я выехала в больницу, поднялась на 4-й этаж. Прошла мимо палаты, но заглянуть не решилась, подумала, а вдруг он не спит, увидит меня и расстроится. В коридоре увидела Дмитрия Фёдоровича Благовидова (зав. хирургическим отделением), думаю, что и он меня видел, и я тут же спустилась на лестничную площадку около операционной и стала ждать. Ровно в 8.30 провезли Серёжу на каталке в операционную, везли ногами вперёд. За ним шли врачи. Всё это было мгновенно. И я побежала по лестнице в комнату (нишу) около операционной, где и пробыла до самого конца...
Поскольку предполагалась амбулаторная операция, то ни особых исследований, ни какой-либо подготовки к ней не проводилось. У больного заныло в груди: "Спешка".
- А наркоз не понадобится? - спросил ассистент.
- Зачем? Убрать полип - всего-то! Обойдёмся местной анестезией.
Применив локальное обезболивание, херург, "подошёл" к полипу. И сразу же увидел, что картина здесь значительно серьёзнее, чем он думал. Полип оказался не на узкой ножке, которую прошить легко, а на широком основании, глубоко уходившем в подслизистый слой; он сильно кровоточил. И чем больше вытирали кровь, тем больше травмировали его поверхность.
Сомнений не оставалось: при таком строении прошивать полип у основания безполезно! Операция не принесёт облегчения, наоборот, может способствовать превращению полипа в рак. Но в то же время удалить его, как положено, со стороны кишки будет, по-видимому, очень трудно: неизвестно, на какую глубину он распространяется. Ведь рентгена не сделали, а пальцем из-за мягкости стенки ничего прощупать не удалось.
Хирург забезпокоился. Больной потерял порядочно крови. К тому же он постанывает, жалуется на боль, - местная анестезия не рассчитана на столь травматичные манипуляции.
- Обезпечьте переливание крови и дайте наркоз!
- Ответственного наркотизатора в больнице сегодня нет, - подавленно ответил ассистент. - У него грипп... Есть только практикант...
- Хорошо, зовите его!
Королёв стонал уже громко, порой от нестерпимой боли и потери крови лишался сознания... Скоро начало падать давление.
- Перенесите больного в операционную! И поскорее наркоз! Практикант-наркотизатор стал готовить аппаратуру. Долго возился. Бежало дорогое время.
Чтобы как-то выйти из положения, херург решил ограничиться полумерой: прошить и отсечь сам полип, а основание удалить при другой операции, через новый разрез - сверху.
Однако едва он прошил полип и хотел его перевязать, рыхлая ткань разорвалась, и полип здесь же, у основания, был срезан ниткой, как бритвой. Кровотечение неудержимое! Попытки захватить кровоточащие места зажимами ни к чему не привели - ткань угрожающе расползалась...
Хирург растерялся. А тут ещё практикант не справляется со своей задачей.
- Когда же наконец дадите наркоз?
- Не можем вставить трубку в трахею.
- Попробуйте через маску!
- Язык западает и закрывает гортань. Накладываем маску - больной синеет...
И тут рвач совсем теряет самообладание:
- Чёрт бы вас побрал, таких помощников! Ну, как же продолжать операцию под местной анестезией! Что угодно придумайте, только дайте поскорее наркоз! Больной уже в шоке!
Хирург решается на отчаянный шаг - иссечение всей кишки, из-за полипа-то!
Сделав круговой разрез, он принялся выделять опухоль снаружи - вместе с кишкой. Но та плотно примыкала к копчику, никак не поддавалась... Тогда он пошёл на ещё больший риск для больного: вскрыл брюшную полость, чтобы удалить кишку изнутри.
На помощниках лица не было. Гнетущая атмосфера повисла в операционной.
Интратрахеальную трубку ввести так и не удалось. Кислород не поступал в трахею. Кислородное голодание и кровопотеря вызвали тяжёлый шок. Сердце больного сдаёт, несмотря на могучий организм. А вдруг совсем не выдержит?.. От этой мысли похолодел... Спокойствие его покинуло окончательно. Он понимал, что страшная беда нависла над... ним! Нет, в тот момент он меньше всего думал о своей жертве.
Надвигалась гроза! Слишком уж отчётливо предстанет перед всеми его легкомысленный поступок, непростительный даже студенту-медику! Где, в чём, у кого найдёт он оправдание своим действиям?! И что будет с ним, с его карьерой, которая так блестяще развивалась... Когда он судил сам, то был безпощаден, за ошибки, в сто раз меньшие, требовал самого сурового наказания, и ему нравилась эта роль - неподкупного ревнителя правды защитника больных...
А сейчас? Здесь даже не ошибка... хуже! И никто другой не виноват - он один!
Куда девались его гордыня, недоступность для окружающих... Склонившись над больным, он слепо тыкал зажимом то в одно, то в другое место раны, не зная, что предпринять.
- Постарайтесь закончить операцию скорее, - робко заметил ассистент. - Трубка в трахею не входит, а через маску давать наркоз трудно. И у больного совсем слабый пульс...
- Я не могу кончить быстро! Операция продлится долго. Пошлите-ка за наркотизатором в клинику Александра Александровича...
Хирурга осенило.
- ...кстати, пригласите его сюда. Скажите, что я очень прошу его немедленно приехать.
Петровский понимал: ещё несколько дополнительных часов операции - ничего обнадеживающего!.. Западня! И он сам её захлопнул! Он был достаточно опытен, чтобы осознать это. А сознавая, ещё лихорадочнее уцепился за мысль спрятаться за чужую спину. Ведь если будет известно, что больного оперировали два хирурга, и один из них Александр Александрович, весьма популярный как отличный клиницист, то тем самым суждения о необоснованной и совершенно неправильной операции будут смягчены. Спасение в нём, Александре Александровиче... Лишь бы появился, пока Королёв ещё жив!..
И хотя Петровский ясно представлял, что каждый лишний час на операционном столе только усугубляет и так роковое состояние больного, что вся надежда на благоприятный исход - в быстром окончании операции, - в этом хоть минимальный шанс, - он, затампонировав раны в брюшной полости и в области кишки, бросил Королёва и стал ждать приезда второго хирурга.
Проходит полчаса... час... Кровотечение не унимается. Все тампоны набухли. Но рвач не приближается к больному. Лишь бы нашли Александра Александровича! Отношения с ним у Петровского не очень тёплые, больше того, между ними случались размолвки. Однако Александр Александрович из врачей-рыцарей, ради спасения человека обязательно приедет.
А тем временем Александр Александрович Вишневский после напряжённого рабочего дня был на пути к своей даче. "Волга", управляемая опытным шофёром, шла быстро. Тем не менее, они заметили, что за ними, сев на "хвост", спешит другая машина, да ещё сигналы подает! Вишневский сказал водителю: "Сверни на обочину, пропусти её! Надоело - без конца гудит!.." Как только освободили проезжую часть дороги, шедшая сзади машина сразу же обогнала их, затормозила, из неё быстро выскочила молодая женщина и подбежала к Александру Александровичу:
- У нас тяжёлый больной! Вас просят...
Александр Александрович пересел в другую машину и приехал.
Зайдя в операционную, он увидел херурга, сидевшего у окна. Осмотрел Королёва. По характеру операции подумал, что она предпринята по поводу рака. И с ужасом узнал, что всё это - из-за полипа!..
- В таких случаях лучше удалить кишку вместе с копчиком. Это менее травматично. Я всегда так делаю, - подал свой первый совет Александр Александрович.
- А я никогда копчик не резецирую, - буркнул под нос Петровский, снова приступая к манипуляциям.
Александр Александрович недоумевал. Совершенно очевидно, что единственный выход - в точном и сверхнежном обращении с тканями, а тут - ни того, ни другого! "Зачем меня позвали?" - пронеслось в голове. Он ещё несколько раз пытался давать советы, но хирург молча и упорно делал по-своему.
На седьмом часу операции сердце больного остановилось...
- Всё, Борис Васильевич. Это конец, - глухо произнёс Вишневский.
Акамедик Петровский молча вышел. Александр Александрович продолжал рассуждать сам с собой: "Откуда такая доверчивость и самонадеянность?.. Разве допустимы непрофессиональные исследования... Значит, проведены из рук вон плохо... И такая непредусмотрительность, - мучительно думал учёный, оглядывая операционную, в которой, судя по оснащению, можно лишь делать простейшие операции... Нелепая смерть. Но смерть... всегда нелепа".
Александр Александрович, прощаясь с другом, ещё раз взглянул на погибшего, рукой коснулся его холодеющего лба, закрыл лицо простыней. Сутулясь, словно неся на своих плечах непомерный груз вины, вышел в соседнюю комнату. Там акамедик Петровский и его ассистенты суетливо заканчивали составление медицинского заключения, обдумывая каждое слово.
Глаза Вишневского застилали слёзы, он как в тумане взглянул на подсунутую ему для подписи бумагу и с трудом прочитал:
"...тов. С. П. Королёв был болен саркомой прямой кишки. Была произведена операция".
"Нет, всё это как-то не так, где же вы раньше были?.. - Слезы мешали смотреть. - ...смерть наступила от сердечной недостаточности (острая ишемия миокарда...)".
Вишневский с укором в упор взглянул на хирурга, что-то хотел сказать, но тот поспешно отвел глаза в сторону...
- Да, Сергею Павловичу уже нечем помочь, - вслух, ни к кому не обращаясь, со вздохом, почти про себя произнёс Вишневский. И поставил свою подпись. "Потом разберёмся".
Н.И. Королёва: Очень просила разрешить мне увидеть Серёжу и побыть с ним. Кажется, разрешил Борис Васильевич, хотя кто-то сказал: "Не надо". 2,5 часа я была с ним, ещё тепленьким, на моих глазах он остывал...
Вот такой потрясающий успех еврейской медицины в лице академика Петровского (министра здравоохранения СССР на момент исполненного им ритуального убийства). То, что не удалось им с Шолоховым, в последний момент отказавшимся от операции, прочитавшем в глазах русской медсестры предостережение о близкой смертельной опасности, удалось им с Королёвым вполне.
Ну, а хирург, погубивший такого больного, через год получил звание Героя Социалистического труда!
В январе 1966 года сотрудники головного НИИ РВСН сменяли космонавтов в почётном карауле у гроба дважды Героя Социалистического Труда, академика Королёва. Люди железной воли - фронтовики и космонавты не стыдились навернувшихся на глаза слез. Птенцы "королёвского гнезда", сменившись, не уходили в комнату почётного караула. Недалеко от гроба, прижавшись друг к другу, они всматривались в дорогие черты лица гения двадцатого века, их духовного наставника и отца.
Там, у его праха родились пророческие строки стихов:
Нелепая немая тишина
Сменила реквием.
Сдавило горло.
Колонный зал заполнила волна
Большого человеческого горя.
Назавтра драма, траур сняв,
Как боль уляжется, уймётся,
Но где-то на космических путях
Зловещим эхом отзовётся...
Гагарин поведал друзьям о том, что увидел и услышал в этот горестный день. Сергей Павлович перенёс невероятные муки во время операции - убийства. Помятое лицо, вспухшие губы, верхняя губа накрывала нижнюю, словно надорванные уголки рта, выражение мучительного страдания застыло на лице Королёва. Это увидел Гагарин своими глазами в больнице.
Юра, выругавшись, грохнул с силой кулаком по столу, словно задыхаясь, с яростью и надрывной злостью рассказывал о многочисленных "ошибках" врачей во время операции, начиная с момента дачи наркоза и кончая историей с аппаратом для массажа сердца. Потом долго молчал, кусая губы. И вдруг потерянно, с горечью: "Я только сегодня понял, как переживал Сергей Павлович во время каждого нашего полёта, чего это ему стоило"... Опять помолчал.... И вновь повторил: "Я только теперь осознал, чего стоил ему каждый полёт"... А потом неожиданно: "Не будь я Гагариным, если я ... я должен взять прах Королёва, запаять в капсулу и доставить её на Луну. Андриян, если ты со мной, если ты меня поддерживаешь, тогда поклянёмся".
Н.И. Королёва рассказывала, как вскоре после празднования (первого без Сергея Павловича) Дня космонавтики, в Останкино пришли Гагарин и Терешкова. Нина Ивановна, болезненно воспринимавшая все выступления на торжественном заседании, в которых обходили молчанием имя С.П. Королёва, поблагодарила Юрия за тёплые слова, сказанные им о Главном Конструкторе. И с укором попеняла Терешковой, в речи которой о Королёве сказано не было.
Гагарин заступился: "Не надо, Нина Ивановна, она не виновата". И пояснил. Тексты для выступления были для них заготовлены. Он, сидя в президиуме, прочитал материал, заметив, что о Королёве упоминания нет, обратился к сидящему рядом А.Н. Косыгину с просьбой разрешить ему сказать несколько слов о Королёве. Получив энергичное одобрение Алексея Николаевича, он, выступая, с благодарностью и восхищением вспомнил о Главном Конструкторе.
Однако позже проамериканские функционеры партии измены ему строго выговорили за допущенную самодеятельность, и только ссылка на разрешение самого председателя Совета Министров СССР заглушила конфликт.
14 января 1968 г., во вторую годовщину смерти Королёва Гагарин принёс киноплёнку вдове Сергея Павловича.
- Нина Ивановна, не возражаете, сейчас мы посмотрим ...?
- Что, Юра?
- Только разрешите, не возражайте, Нина Ивановна. Мне проявили плёнку.
Принесли из подвала экран, подвесили его на стеклянной межкомнатной перегородке, и он стал показывать фильм о похоронах Королёва.
Сам Юра был в тот день, словно воспламеняющаяся спичка. Сообщил, что на 19 февраля назначена защита диплома, и пообещал, что после защиты всех поведёт в ресторан "Седьмое небо".
Нина Ивановна ему сказала: "Юра, только не будь трепачом, не обещай зря".
- Это твёрдо, Нина Ивановна.
- И ещё ... надвигается скандал, но мне очень нужно отлетать 20 часов...
А 27 марта пришёл и его трагический час...
После убийства Королёва место генерального конструктора занял пьяница Мишин, благополучно проваливший все работы по доработке тяжёлого носителя. Помогал ему в этом нелёгком деле некий Чёрток, сотворивший заумно - талмудическую систему контроля и управления двигательной установкой. Только после третьего неудачного пуска Н-1 эта диверсионная система была выброшена. Но своё грязное дело она сделала.
Алкоголика Мишина с треском выгнали лишь после восьми лет провальной работы. Приемником Мишина стал смертельный ненавистник Королёва, клеветник и интриган Глушко, который уничтожил Н-1 при молчаливом согласии главного террариума страны - ЦК КПСС.
Лучшего подарка авантюристам из НАСА и планировщикам непрямой войны против СССР из корпорации "РЭНД" преподнести было нельзя. Американский лунный проект стал прообразом грядущего разгрома и уничтожения СССР, вылившись в восьмидесятые блефом "звёздных войн" разработанных всё в том же мозговом центре "РЭНД".
nashaplaneta.su/blog/s_kakoj_celju_ubili_s_p_ko...
Трагическая гибель Королёва, несомненно, изменившая весь ход освоения космического пространства человечеством всегда будет привлекать пристальное внимание думающих русских людей.
И тем ценнее этот простой человеческий документ, написанный Ниной Ивановной Королёвой:
5 января 1966 года утром позавтракали и стали собираться в больницу.
читать дальше
Я была готова несколько раньше и сидела в кресле в библиотеке, ждала, когда Серёжа соберётся. Он любил делать всё обстоятельно, чтобы чего-либо не забыть, поэтому в такой момент не любил, когда ему задают вопросы, и я всегда старалась ему не мешать, поэтому и сейчас ждала его, сидя в библиотеке. Вдруг он выходит из комнаты уже в костюме и, подойдя ко мне, спрашивает: - Детонька, ты не брала у меня из кармана две копеечки?
- Что ты, родной, зачем же мне две копеечки, да и нет у меня привычки лазить по твоим карманам.
- Нет, может быть, ты выронила их, когда чистила костюм? Они были по копеечке - это на счастье.
- Нет, родненький мой, я чистила очень аккуратно ручным пылесосом, не переворачивая пиджака.
- Значит, я где-то их потерял.
Позже я увидела, что карманы у пиджаков, которые висели в шкафу, были вывернуты, - значит, он искал эти копеечки в других пиджаках, которые висели в шкафу.
На дорогу, как всегда, посидели молча в гостиной: "Чтобы всё доброе садилось", - говорил обычно Серёжа. И отправились в больницу. Подъехали к центральному подъезду и прошли через вестибюль и двор в приёмный покой. Настроение было неважное, но лучше, чем когда ложился на обследование в декабре (с 14 по 17 декабря 1965 г.).
Пришёл Юрий Ильич Савинов (врач-дежурант). Вместе поднялись на 4-й этаж в 27-ю палату - там, где лежала я, когда удаляли жёлчный пузырь. Разложила всё привезённое по своим местам. Посидели, поговорили. Серёжа вспомнил мою операцию: как он вошёл сразу после того, как меня ввезли в палату, как он много тогда пережил.
11 января утром брали биопсию, - делал Борис Васильевич Петровский. Оказывается, при этом было сильное кровотечение, о чём я узнала позже от Р.В. Резниковой (палатный врач), поэтому Борис Васильевич, боясь кровотечения, не оставлял и второй способ операции через живот. И соответственно Серёжу готовили к тому и другому методу. Уже это его настораживало и сильно тревожило.
Всё время в больнице он был необычно грустным и в плохом настроении. Сильно изменился цвет лица, не было обычного его румянца на щеках. С 11-го по 13-е было особенно тревожно: ждали результат гистологического обследования. Вечером 13-го вошёл Юрий Ильич с историей болезни, где был подколот листок гистологического обследования. Он дал нам почитать. Полип оказался доброкачественным. Сразу стало легче, Серёжа повеселел. И вдруг обратился к Юрию Ильичу: "Юрий Ильич, Вы наш друг, скажите, пожалуйста, сколько я ещё могу прожить с таким..." и приложил руку к сердцу. Вопрос был настолько неожиданным, что Юрий Ильич растерялся: "Ну, Сергей Павлович, о чем Вы говорите". "Нет, нет, Вы скажите..." "Ну, лет двадцать". Опустив голову, Серёжа как-то необычно грустно сказал: "Да мне бы ещё хотя лет десять, так много надо сделать". "Что Вы, что Вы, Сергей Павлович, конечно, проживете ещё больше". Вскоре Юрий Ильич вышел из палаты.
В этот день 13-го я была у Серёжи дважды - днём и, по его просьбе, вечером. Он провожал меня по коридору до лестницы. По пути встретили Константина Николаевича Руднева (бывший министр оборонной промышленности), поздоровались и пошли дальше. Около двери попрощались, несколько раз возвращались друг к другу, и Серёжа как-то особенно нежно целовал меня и мои руки. Условились, что на лестницу он не пойдёт, чтобы я не оглядывалась, "А то упадёшь с лестницы и расшибёшься", - сказал он. Я согласилась. Правда, несколько раз я оглянулась, но Серёжи на лестнице не было. Видимо, он пошёл в палату и по пути побеседовал с Константином Николаевичем, который пришёл навещать Ирину Владимировну (жена К.Н. Руднева). Я приехала домой, вскоре Серёжа позвонил мне. Потом звонил, когда ложился спать. "Я уже принял душик. Нянечка мне потерла спину, сама изъявила такое желание. Так хорошо помылся. Спокойной тебе ночи, пожалуйста, не волнуйся", - сказал он мне. Я пожелала ему тоже спокойной ночи.
Утром в 7 час 55 мин позвонил Серёжа:
- Котя, мой родной, здравствуй. А мне уже сделали укольчик, я почти засыпаю. Сейчас лягу отдохнуть, ты только не волнуйся.
- Хорошо, Серёженька, ты сам-то будь спокоен, всё будет отлично.
- Да, конечно, я спокоен, Приезжай, как договорились (а договорились, что я приеду, но до операции ему не покажусь, так же, как и он мне не показался, когда меня оперировали 1 октября 1964 г.), чтобы оба не волновались. "А после операции ты ко мне сразу придёшь, тебя обязательно пустят".
- Хорошо, родной, я так и сделаю.
В 8.00 я выехала в больницу, поднялась на 4-й этаж. Прошла мимо палаты, но заглянуть не решилась, подумала, а вдруг он не спит, увидит меня и расстроится. В коридоре увидела Дмитрия Фёдоровича Благовидова (зав. хирургическим отделением), думаю, что и он меня видел, и я тут же спустилась на лестничную площадку около операционной и стала ждать. Ровно в 8.30 провезли Серёжу на каталке в операционную, везли ногами вперёд. За ним шли врачи. Всё это было мгновенно. И я побежала по лестнице в комнату (нишу) около операционной, где и пробыла до самого конца...
Поскольку предполагалась амбулаторная операция, то ни особых исследований, ни какой-либо подготовки к ней не проводилось. У больного заныло в груди: "Спешка".
- А наркоз не понадобится? - спросил ассистент.
- Зачем? Убрать полип - всего-то! Обойдёмся местной анестезией.
Применив локальное обезболивание, херург, "подошёл" к полипу. И сразу же увидел, что картина здесь значительно серьёзнее, чем он думал. Полип оказался не на узкой ножке, которую прошить легко, а на широком основании, глубоко уходившем в подслизистый слой; он сильно кровоточил. И чем больше вытирали кровь, тем больше травмировали его поверхность.
Сомнений не оставалось: при таком строении прошивать полип у основания безполезно! Операция не принесёт облегчения, наоборот, может способствовать превращению полипа в рак. Но в то же время удалить его, как положено, со стороны кишки будет, по-видимому, очень трудно: неизвестно, на какую глубину он распространяется. Ведь рентгена не сделали, а пальцем из-за мягкости стенки ничего прощупать не удалось.
Хирург забезпокоился. Больной потерял порядочно крови. К тому же он постанывает, жалуется на боль, - местная анестезия не рассчитана на столь травматичные манипуляции.
- Обезпечьте переливание крови и дайте наркоз!
- Ответственного наркотизатора в больнице сегодня нет, - подавленно ответил ассистент. - У него грипп... Есть только практикант...
- Хорошо, зовите его!
Королёв стонал уже громко, порой от нестерпимой боли и потери крови лишался сознания... Скоро начало падать давление.
- Перенесите больного в операционную! И поскорее наркоз! Практикант-наркотизатор стал готовить аппаратуру. Долго возился. Бежало дорогое время.
Чтобы как-то выйти из положения, херург решил ограничиться полумерой: прошить и отсечь сам полип, а основание удалить при другой операции, через новый разрез - сверху.
Однако едва он прошил полип и хотел его перевязать, рыхлая ткань разорвалась, и полип здесь же, у основания, был срезан ниткой, как бритвой. Кровотечение неудержимое! Попытки захватить кровоточащие места зажимами ни к чему не привели - ткань угрожающе расползалась...
Хирург растерялся. А тут ещё практикант не справляется со своей задачей.
- Когда же наконец дадите наркоз?
- Не можем вставить трубку в трахею.
- Попробуйте через маску!
- Язык западает и закрывает гортань. Накладываем маску - больной синеет...
И тут рвач совсем теряет самообладание:
- Чёрт бы вас побрал, таких помощников! Ну, как же продолжать операцию под местной анестезией! Что угодно придумайте, только дайте поскорее наркоз! Больной уже в шоке!
Хирург решается на отчаянный шаг - иссечение всей кишки, из-за полипа-то!
Сделав круговой разрез, он принялся выделять опухоль снаружи - вместе с кишкой. Но та плотно примыкала к копчику, никак не поддавалась... Тогда он пошёл на ещё больший риск для больного: вскрыл брюшную полость, чтобы удалить кишку изнутри.
На помощниках лица не было. Гнетущая атмосфера повисла в операционной.
Интратрахеальную трубку ввести так и не удалось. Кислород не поступал в трахею. Кислородное голодание и кровопотеря вызвали тяжёлый шок. Сердце больного сдаёт, несмотря на могучий организм. А вдруг совсем не выдержит?.. От этой мысли похолодел... Спокойствие его покинуло окончательно. Он понимал, что страшная беда нависла над... ним! Нет, в тот момент он меньше всего думал о своей жертве.
Надвигалась гроза! Слишком уж отчётливо предстанет перед всеми его легкомысленный поступок, непростительный даже студенту-медику! Где, в чём, у кого найдёт он оправдание своим действиям?! И что будет с ним, с его карьерой, которая так блестяще развивалась... Когда он судил сам, то был безпощаден, за ошибки, в сто раз меньшие, требовал самого сурового наказания, и ему нравилась эта роль - неподкупного ревнителя правды защитника больных...
А сейчас? Здесь даже не ошибка... хуже! И никто другой не виноват - он один!
Куда девались его гордыня, недоступность для окружающих... Склонившись над больным, он слепо тыкал зажимом то в одно, то в другое место раны, не зная, что предпринять.
- Постарайтесь закончить операцию скорее, - робко заметил ассистент. - Трубка в трахею не входит, а через маску давать наркоз трудно. И у больного совсем слабый пульс...
- Я не могу кончить быстро! Операция продлится долго. Пошлите-ка за наркотизатором в клинику Александра Александровича...
Хирурга осенило.
- ...кстати, пригласите его сюда. Скажите, что я очень прошу его немедленно приехать.
Петровский понимал: ещё несколько дополнительных часов операции - ничего обнадеживающего!.. Западня! И он сам её захлопнул! Он был достаточно опытен, чтобы осознать это. А сознавая, ещё лихорадочнее уцепился за мысль спрятаться за чужую спину. Ведь если будет известно, что больного оперировали два хирурга, и один из них Александр Александрович, весьма популярный как отличный клиницист, то тем самым суждения о необоснованной и совершенно неправильной операции будут смягчены. Спасение в нём, Александре Александровиче... Лишь бы появился, пока Королёв ещё жив!..
И хотя Петровский ясно представлял, что каждый лишний час на операционном столе только усугубляет и так роковое состояние больного, что вся надежда на благоприятный исход - в быстром окончании операции, - в этом хоть минимальный шанс, - он, затампонировав раны в брюшной полости и в области кишки, бросил Королёва и стал ждать приезда второго хирурга.
Проходит полчаса... час... Кровотечение не унимается. Все тампоны набухли. Но рвач не приближается к больному. Лишь бы нашли Александра Александровича! Отношения с ним у Петровского не очень тёплые, больше того, между ними случались размолвки. Однако Александр Александрович из врачей-рыцарей, ради спасения человека обязательно приедет.
А тем временем Александр Александрович Вишневский после напряжённого рабочего дня был на пути к своей даче. "Волга", управляемая опытным шофёром, шла быстро. Тем не менее, они заметили, что за ними, сев на "хвост", спешит другая машина, да ещё сигналы подает! Вишневский сказал водителю: "Сверни на обочину, пропусти её! Надоело - без конца гудит!.." Как только освободили проезжую часть дороги, шедшая сзади машина сразу же обогнала их, затормозила, из неё быстро выскочила молодая женщина и подбежала к Александру Александровичу:
- У нас тяжёлый больной! Вас просят...
Александр Александрович пересел в другую машину и приехал.
Зайдя в операционную, он увидел херурга, сидевшего у окна. Осмотрел Королёва. По характеру операции подумал, что она предпринята по поводу рака. И с ужасом узнал, что всё это - из-за полипа!..
- В таких случаях лучше удалить кишку вместе с копчиком. Это менее травматично. Я всегда так делаю, - подал свой первый совет Александр Александрович.
- А я никогда копчик не резецирую, - буркнул под нос Петровский, снова приступая к манипуляциям.
Александр Александрович недоумевал. Совершенно очевидно, что единственный выход - в точном и сверхнежном обращении с тканями, а тут - ни того, ни другого! "Зачем меня позвали?" - пронеслось в голове. Он ещё несколько раз пытался давать советы, но хирург молча и упорно делал по-своему.
На седьмом часу операции сердце больного остановилось...
- Всё, Борис Васильевич. Это конец, - глухо произнёс Вишневский.
Акамедик Петровский молча вышел. Александр Александрович продолжал рассуждать сам с собой: "Откуда такая доверчивость и самонадеянность?.. Разве допустимы непрофессиональные исследования... Значит, проведены из рук вон плохо... И такая непредусмотрительность, - мучительно думал учёный, оглядывая операционную, в которой, судя по оснащению, можно лишь делать простейшие операции... Нелепая смерть. Но смерть... всегда нелепа".
Александр Александрович, прощаясь с другом, ещё раз взглянул на погибшего, рукой коснулся его холодеющего лба, закрыл лицо простыней. Сутулясь, словно неся на своих плечах непомерный груз вины, вышел в соседнюю комнату. Там акамедик Петровский и его ассистенты суетливо заканчивали составление медицинского заключения, обдумывая каждое слово.
Глаза Вишневского застилали слёзы, он как в тумане взглянул на подсунутую ему для подписи бумагу и с трудом прочитал:
"...тов. С. П. Королёв был болен саркомой прямой кишки. Была произведена операция".
"Нет, всё это как-то не так, где же вы раньше были?.. - Слезы мешали смотреть. - ...смерть наступила от сердечной недостаточности (острая ишемия миокарда...)".
Вишневский с укором в упор взглянул на хирурга, что-то хотел сказать, но тот поспешно отвел глаза в сторону...
- Да, Сергею Павловичу уже нечем помочь, - вслух, ни к кому не обращаясь, со вздохом, почти про себя произнёс Вишневский. И поставил свою подпись. "Потом разберёмся".
Н.И. Королёва: Очень просила разрешить мне увидеть Серёжу и побыть с ним. Кажется, разрешил Борис Васильевич, хотя кто-то сказал: "Не надо". 2,5 часа я была с ним, ещё тепленьким, на моих глазах он остывал...
Вот такой потрясающий успех еврейской медицины в лице академика Петровского (министра здравоохранения СССР на момент исполненного им ритуального убийства). То, что не удалось им с Шолоховым, в последний момент отказавшимся от операции, прочитавшем в глазах русской медсестры предостережение о близкой смертельной опасности, удалось им с Королёвым вполне.
Ну, а хирург, погубивший такого больного, через год получил звание Героя Социалистического труда!
В январе 1966 года сотрудники головного НИИ РВСН сменяли космонавтов в почётном карауле у гроба дважды Героя Социалистического Труда, академика Королёва. Люди железной воли - фронтовики и космонавты не стыдились навернувшихся на глаза слез. Птенцы "королёвского гнезда", сменившись, не уходили в комнату почётного караула. Недалеко от гроба, прижавшись друг к другу, они всматривались в дорогие черты лица гения двадцатого века, их духовного наставника и отца.
Там, у его праха родились пророческие строки стихов:
Нелепая немая тишина
Сменила реквием.
Сдавило горло.
Колонный зал заполнила волна
Большого человеческого горя.
Назавтра драма, траур сняв,
Как боль уляжется, уймётся,
Но где-то на космических путях
Зловещим эхом отзовётся...
Гагарин поведал друзьям о том, что увидел и услышал в этот горестный день. Сергей Павлович перенёс невероятные муки во время операции - убийства. Помятое лицо, вспухшие губы, верхняя губа накрывала нижнюю, словно надорванные уголки рта, выражение мучительного страдания застыло на лице Королёва. Это увидел Гагарин своими глазами в больнице.
Юра, выругавшись, грохнул с силой кулаком по столу, словно задыхаясь, с яростью и надрывной злостью рассказывал о многочисленных "ошибках" врачей во время операции, начиная с момента дачи наркоза и кончая историей с аппаратом для массажа сердца. Потом долго молчал, кусая губы. И вдруг потерянно, с горечью: "Я только сегодня понял, как переживал Сергей Павлович во время каждого нашего полёта, чего это ему стоило"... Опять помолчал.... И вновь повторил: "Я только теперь осознал, чего стоил ему каждый полёт"... А потом неожиданно: "Не будь я Гагариным, если я ... я должен взять прах Королёва, запаять в капсулу и доставить её на Луну. Андриян, если ты со мной, если ты меня поддерживаешь, тогда поклянёмся".
Н.И. Королёва рассказывала, как вскоре после празднования (первого без Сергея Павловича) Дня космонавтики, в Останкино пришли Гагарин и Терешкова. Нина Ивановна, болезненно воспринимавшая все выступления на торжественном заседании, в которых обходили молчанием имя С.П. Королёва, поблагодарила Юрия за тёплые слова, сказанные им о Главном Конструкторе. И с укором попеняла Терешковой, в речи которой о Королёве сказано не было.
Гагарин заступился: "Не надо, Нина Ивановна, она не виновата". И пояснил. Тексты для выступления были для них заготовлены. Он, сидя в президиуме, прочитал материал, заметив, что о Королёве упоминания нет, обратился к сидящему рядом А.Н. Косыгину с просьбой разрешить ему сказать несколько слов о Королёве. Получив энергичное одобрение Алексея Николаевича, он, выступая, с благодарностью и восхищением вспомнил о Главном Конструкторе.
Однако позже проамериканские функционеры партии измены ему строго выговорили за допущенную самодеятельность, и только ссылка на разрешение самого председателя Совета Министров СССР заглушила конфликт.
14 января 1968 г., во вторую годовщину смерти Королёва Гагарин принёс киноплёнку вдове Сергея Павловича.
- Нина Ивановна, не возражаете, сейчас мы посмотрим ...?
- Что, Юра?
- Только разрешите, не возражайте, Нина Ивановна. Мне проявили плёнку.
Принесли из подвала экран, подвесили его на стеклянной межкомнатной перегородке, и он стал показывать фильм о похоронах Королёва.
Сам Юра был в тот день, словно воспламеняющаяся спичка. Сообщил, что на 19 февраля назначена защита диплома, и пообещал, что после защиты всех поведёт в ресторан "Седьмое небо".
Нина Ивановна ему сказала: "Юра, только не будь трепачом, не обещай зря".
- Это твёрдо, Нина Ивановна.
- И ещё ... надвигается скандал, но мне очень нужно отлетать 20 часов...
А 27 марта пришёл и его трагический час...
После убийства Королёва место генерального конструктора занял пьяница Мишин, благополучно проваливший все работы по доработке тяжёлого носителя. Помогал ему в этом нелёгком деле некий Чёрток, сотворивший заумно - талмудическую систему контроля и управления двигательной установкой. Только после третьего неудачного пуска Н-1 эта диверсионная система была выброшена. Но своё грязное дело она сделала.
Алкоголика Мишина с треском выгнали лишь после восьми лет провальной работы. Приемником Мишина стал смертельный ненавистник Королёва, клеветник и интриган Глушко, который уничтожил Н-1 при молчаливом согласии главного террариума страны - ЦК КПСС.
Лучшего подарка авантюристам из НАСА и планировщикам непрямой войны против СССР из корпорации "РЭНД" преподнести было нельзя. Американский лунный проект стал прообразом грядущего разгрома и уничтожения СССР, вылившись в восьмидесятые блефом "звёздных войн" разработанных всё в том же мозговом центре "РЭНД".
nashaplaneta.su/blog/s_kakoj_celju_ubili_s_p_ko...