Моя душа
В 2020-м футуролог Герд Леонгард рассказал нам, какие навыки окажутся востребованы на рынке труда в будущем, почему полезно учить точные науки, а традиционный капитализм обречен. Спустя пять лет перечитываем его прогнозы
из личного архива
«Мы не должны использовать технологии для дегуманизации человека»
— Вы часто говорите, что предприниматели из Кремниевой долины надеются, что технологии смогут сделать их сверхлюдьми. Есть ли разница в отношении к технологиям между американцами и европейцами?
читать дальше
— Да. Американцы привыкли быть первопроходцами и стараются приблизить будущее любой ценой. Любую проблему они считают технической. Их цель — справиться с ограничениями, которые на человека наложила природа: жить дольше, быть здоровыми и богатыми, перестать тратить время на сон. Почему? «Потому что мы можем!» А вот европейцы понимают, что помимо всего этого есть что-то еще. Счастье не программа, его не достичь с помощью персонализированной еды, которая подобрана с учетом вашего генома. Я бы сказал так: США ставят во главу угла технологии, Европа — человечность, а Китай — государство. Что ставит во главу угла Россия — сказать трудно.
— Какие глобальные проблемы технологии могут решить, а какие нет?
— Любые прикладные. Они могут дать миру дешевую еду, энергию, чистую воду, сделать доступными знания. Даже с климатическими изменениями помогут справиться с помощью декарбонизации атмосферы. Но они не смогут решить социально-политические проблемы — устранить неравенство, безработицу, терроризм. В действительности технологии даже ухудшают их. Террористам, например, стало намного легче координировать свои действия через мессенджеры и соцсети. Сейчас все вдруг забыли, что задача государства — построить благополучное общество. Не общество с быстрыми мобильными сетями или доступом в интернет вещей, а общество, чьи граждане счастливы. Даже правительства не помнят, что мы не должны использовать технологии для дегуманизации человека: если технология может повредить людям, ее надо обуздать.
«Эффективность как цель бизнеса сильно переоценена»
— В 2008 году глава нашей крупнейшей на тот момент компании, «Газпрома», предрекал, что она через несколько лет будет стоить $1 трлн. Но первыми триллионными компаниями стали совсем другие — Amazon и Apple. Почему?
— Потому что лучше понимали, что на самом деле нужно людям. Многие компании мыслят категориями эффективности — стараются производить продукцию быстрее, дешевле, большими партиями. А ведь самое важное, что может делать бизнес, — это создавать смыслы. Эффективность как цель бизнеса сильно переоценена. Возьмем пример телеком-индустрии: да, операторы все время стремятся наращивать объемы и скорость передачи данных. Но конечная цель все же в другом — предложить новые сервисы. Думая об эффективности, вы прежде всего заботитесь о своих деньгах, но ведь потребителю нет дела до того, сколько вы зарабатываете, ему нужно, чтобы ему показали новое направление.
— При этом вы часто обвиняете технологические платформы — Facebook, Google — в том, что они мешают свободной конкуренции.
- «Платформенная» экономика — следствие неконтролируемого роста компаний. До недавнего времени платформы несли в основном хорошее — повышали доступность услуг, но затем они стали превращаться в тоталитарные корпорации, которые диктуют свои условия. Все знают, что Amazon — самая могущественная компания в мире, гораздо более влиятельная, чем Standard Oil или Exxon. Или тот же Facebook, у которого 4 млрд пользователей. Если у тебя малый бизнес где-нибудь в Индии, ты теперь просто обязан завести в этой соцсети аккаунт и продвигать в ней товары, иначе окажешься за бортом.
— Значит, мы будем жить в мире, где в любой индустрии доминируют монополии?
— Это уже сейчас почти так. Конечно, нельзя тормозить прогресс, ставя техногигантам палки в колеса, но мы должны избежать монополизации, которая расширяет пропасть между бедными и богатыми. Представьте, что в области здравоохранения появится платформа-монополист, без помощи которой вы не можете ни лекарства купить, ни к врачу записаться. Ее владельцы смогут навязывать людям все, что захотят. Произойдет что-то вроде того, что Google и Facebook делают в области рекламы и медиа. Способы справиться с засильем платформ есть. Например, можно обложить их специальными налогами, которые приведут к перераспределению благ. Скажем, сделать так, чтобы Facebook делился частью денег с локальными журналистами и блогерами, которые создавали бы осмысленный контент. Это сложно, но другого выбора нет.
— Вы называете смартфоны «вторым мозгом», уже взявшим на себя часть функций, которыми обычно занималось наше сознание. Какое новое устройство придет ему на смену?
— Какой-то цифровой помощник, который будет, словно расторопный слуга, выполнять для вас тысячу поручений. Например, вы хотите устроить вечеринку и говорите ему: закажи столик в ресторане, пригласи моих лучших друзей — и он все это делает от вашего имени. Может быть, это будут очки с дополненной или виртуальной реальностью, которые станут в том числе помогать людям в работе. Например, врач в таких очках сможет видеть прямо на их стеклах информацию о недугах пациента и находить в базе данных способы их лечения.
Такой врач станет более сведущим, чем обычный. Но нам нельзя забывать о том, что, расширяя какие-то возможности человека, мы «ампутируем» другие. Мы станем слишком зависимы от таких помощников, а также от виртуальной реальности, в которой люди уже в ближайшем будущем станут проводить значительную часть дня. Эта зависимость будет похожа на алкогольную и с теми же последствиями — вплоть до разрушения семей. Представьте, что вы возвращаетесь из красивого, интересного виртуального мира в повседневность, к жене и детям — и чувствуете, что вам скучно и грустно, словно вы один глаз потеряли. Вероятно, здесь тоже будут установлены ограничения. Как с настоящим алкоголем, который не запрещен в большинстве стран, но, например, его не могут пить дети и его нельзя приобрести ночью.
«Путешествовать по миру гораздо полезнее, чем отучиться на MBA»
— Еще 30 лет назад все были уверены, что компьютер никогда не обыграет человека в шахматы, потому что у него нет интуиции и способности к творчеству. Сейчас ИИ отбирает у нас одну область за другой. Когда он обгонит людей практически во всем, что останется делать нам?
— Компьютеры по своей природе лучше играют в математические игры, где побеждает тот, кто лучше просчитывает варианты ходов. Если использовать машинное обучение, они вполне могут развить в себе определенное творчество и обыгрывать человека в более сложные игры, например в го. А вот что компьютеры смогут делать не ранее чем через 30–50 лет — так это вещи, которые очень просты для нас, людей. Например, им недоступны эмоции, сострадание, предвидение. Кроме того, системы ИИ в основном однозадачны, заточены под конкретную функцию. Та же самая «гениальная» нейросеть, что обыграла человека в го, не сможет даже купить билет через интернет. Сегодня компьютеры учатся выполнять рутинную работу — водить машину, анализировать финансы, проверять факты. Хорошая новость в том, что 50–70% почти любой человеческой работы — это рутина. Во всем этом роботы нас смогут заменить, освободив для более человеческих задач. Конец рутины не означает конец работы. Не повезет разве что отдельным индустриям. Например, 95% труда кол-центров — это рутина. В итоге машины заменят почти всех их сотрудников.
— Чему учить детей, чтобы они смогли найти работу, когда вырастут?
— Мы живем в мире, где более 70% востребованных в будущем профессий еще не существуют, а 50% ныне существующих профессий вскоре превратятся во внештатные. Все меняется слишком быстро. Например, в индустрии соцсетей, которой толком не существовало еще десятилетие назад, сегодня заняты 21 млн человек. Сейчас люди стараются учить детей точным наукам — математике, физике, программированию, инженерным дисциплинам. Но ведь это именно то, в чем машины уже сейчас разбираются лучше нас! Через десять лет все программисты станут безработными — ну или по крайней мере большинство из них. Индия выпускает 1 млн инженеров в год — представляете, какая армия безработных будет? Учить надо тому, что делает нас людьми, — умению общаться, пониманию, гуманизму. Своему сыну я говорю: путешествовать по миру гораздо полезнее, чем отучиться на MBA.
— Некоторые специалисты по HR считают, что, когда роботы возьмут на себя рутинную работу, главной ценностью сотрудников станут «мягкие навыки».
— Да, например, эмоциональный интеллект. Хороший директор по персоналу порой может всего за секунду оценить соискателя, сидящего перед ним в кресле. Машины же часто не могут этого даже с помощью сложных тестов. И есть масса областей, где они не заменят людей. Представьте судью-робота: он прочел все законы, изучил все документы, но он не знает, что это такое — оказаться в тюрьме. Ему чуждо сочувствие, а значит, он будет плохим судьей. Сейчас более 70% профессий будущего еще не существуют, а 50% ныне существующих профессий вскоре станут внештатными.
— Как изменят экономику финансовые технологии?
— Мы движемся к миру, где все расчеты будут вестись в цифровых деньгах. Я не имею в виду криптовалюту — в деньгах, которые выпускаются децентрализованно, не заинтересовано правительство ни одной крупной страны. Скорее всего, мы будем совершать транзакции в некой единой для всего мира валюте, курс которой будет высчитываться на основе корзины из ведущих национальных валют. При этом делать покупки и проводить сделки можно будет по всему миру, без каких-либо трансграничных комиссий. Это изменит и банковскую индустрию. Например, если через десять лет мне понадобятся несколько тысяч долларов на новый грузовик, я не пойду в банк, а обращусь в интернете к «цифровому брокеру» — обычному физлицу, которое раздает займы в разных странах под любые цели.
— Есть мнение, что интернет вещей сильно изменит страховой бизнес — компании, например, начнут ставить на застрахованные автомобили датчики и отслеживать, как ездят владельцы.
— Это не устранит непредвиденных обстоятельств. Люди не машины — время от времени мы делаем ошибки и даже дурные дела. Мы не могли предсказать избрание Трампа или Brexit, у нас бывают национальные катастрофы. А если компании будут отказываться страховать те машины, чьи владельцы, по их мнению, ездят неаккуратно, это убьет их собственный бизнес. Зато сейчас у них есть возможность предложить новые полезные услуги, например видеонаблюдение или страхование от киберугроз.
— А в целом интернет вещей изменит нашу жизнь сильнее, чем обычный интернет?
— Да. Во многом к лучшему. Например, «умная» инфраструктура городов позволяет снизить потребление энергии, побороть преступность, улучшить транспортную систему. Это мощный источник прогресса. Но вот чего надо избежать — ситуации, когда каждый из нас окажется под колпаком. Как в Китае: ты перешел улицу на красный, камера распознала твое лицо, и теперь система будет решать, насколько ты опасен для общества. Стопроцентная безопасность означает нулевую свободу.
— Сейчас много говорят о том, что шеринговая экономика вытесняет прежнюю модель потребления, когда человек в основном приобретал товары. К чему это приведет?
— Мы движемся к изобилию. Шеринговая модель сделает использование любых вещей и услуг более дешевыми и удобными. Это давно произошло в сфере мультимедиа: сперва вы покупали музыкальный альбом за €10, потом за €2, а теперь на Spotify всего за €20 вы приобретаете доступ к 35 млн треков. То же самое происходит с арендой жилья, медицинскими услугами и многими другими сферами. Через 20 лет сам смысл потребления изменится. Это будет посткапитализм, чем-то близкий к социализму. Человечество придет к нему другим путем, чем мечтал Маркс.
dzen.ru/a/Z78KSupnOwByJuWm
из личного архива
«Мы не должны использовать технологии для дегуманизации человека»
— Вы часто говорите, что предприниматели из Кремниевой долины надеются, что технологии смогут сделать их сверхлюдьми. Есть ли разница в отношении к технологиям между американцами и европейцами?
— Да. Американцы привыкли быть первопроходцами и стараются приблизить будущее любой ценой. Любую проблему они считают технической. Их цель — справиться с ограничениями, которые на человека наложила природа: жить дольше, быть здоровыми и богатыми, перестать тратить время на сон. Почему? «Потому что мы можем!» А вот европейцы понимают, что помимо всего этого есть что-то еще. Счастье не программа, его не достичь с помощью персонализированной еды, которая подобрана с учетом вашего генома. Я бы сказал так: США ставят во главу угла технологии, Европа — человечность, а Китай — государство. Что ставит во главу угла Россия — сказать трудно.
— Какие глобальные проблемы технологии могут решить, а какие нет?
— Любые прикладные. Они могут дать миру дешевую еду, энергию, чистую воду, сделать доступными знания. Даже с климатическими изменениями помогут справиться с помощью декарбонизации атмосферы. Но они не смогут решить социально-политические проблемы — устранить неравенство, безработицу, терроризм. В действительности технологии даже ухудшают их. Террористам, например, стало намного легче координировать свои действия через мессенджеры и соцсети. Сейчас все вдруг забыли, что задача государства — построить благополучное общество. Не общество с быстрыми мобильными сетями или доступом в интернет вещей, а общество, чьи граждане счастливы. Даже правительства не помнят, что мы не должны использовать технологии для дегуманизации человека: если технология может повредить людям, ее надо обуздать.
«Эффективность как цель бизнеса сильно переоценена»
— В 2008 году глава нашей крупнейшей на тот момент компании, «Газпрома», предрекал, что она через несколько лет будет стоить $1 трлн. Но первыми триллионными компаниями стали совсем другие — Amazon и Apple. Почему?
— Потому что лучше понимали, что на самом деле нужно людям. Многие компании мыслят категориями эффективности — стараются производить продукцию быстрее, дешевле, большими партиями. А ведь самое важное, что может делать бизнес, — это создавать смыслы. Эффективность как цель бизнеса сильно переоценена. Возьмем пример телеком-индустрии: да, операторы все время стремятся наращивать объемы и скорость передачи данных. Но конечная цель все же в другом — предложить новые сервисы. Думая об эффективности, вы прежде всего заботитесь о своих деньгах, но ведь потребителю нет дела до того, сколько вы зарабатываете, ему нужно, чтобы ему показали новое направление.
— При этом вы часто обвиняете технологические платформы — Facebook, Google — в том, что они мешают свободной конкуренции.
- «Платформенная» экономика — следствие неконтролируемого роста компаний. До недавнего времени платформы несли в основном хорошее — повышали доступность услуг, но затем они стали превращаться в тоталитарные корпорации, которые диктуют свои условия. Все знают, что Amazon — самая могущественная компания в мире, гораздо более влиятельная, чем Standard Oil или Exxon. Или тот же Facebook, у которого 4 млрд пользователей. Если у тебя малый бизнес где-нибудь в Индии, ты теперь просто обязан завести в этой соцсети аккаунт и продвигать в ней товары, иначе окажешься за бортом.
— Значит, мы будем жить в мире, где в любой индустрии доминируют монополии?
— Это уже сейчас почти так. Конечно, нельзя тормозить прогресс, ставя техногигантам палки в колеса, но мы должны избежать монополизации, которая расширяет пропасть между бедными и богатыми. Представьте, что в области здравоохранения появится платформа-монополист, без помощи которой вы не можете ни лекарства купить, ни к врачу записаться. Ее владельцы смогут навязывать людям все, что захотят. Произойдет что-то вроде того, что Google и Facebook делают в области рекламы и медиа. Способы справиться с засильем платформ есть. Например, можно обложить их специальными налогами, которые приведут к перераспределению благ. Скажем, сделать так, чтобы Facebook делился частью денег с локальными журналистами и блогерами, которые создавали бы осмысленный контент. Это сложно, но другого выбора нет.
— Вы называете смартфоны «вторым мозгом», уже взявшим на себя часть функций, которыми обычно занималось наше сознание. Какое новое устройство придет ему на смену?
— Какой-то цифровой помощник, который будет, словно расторопный слуга, выполнять для вас тысячу поручений. Например, вы хотите устроить вечеринку и говорите ему: закажи столик в ресторане, пригласи моих лучших друзей — и он все это делает от вашего имени. Может быть, это будут очки с дополненной или виртуальной реальностью, которые станут в том числе помогать людям в работе. Например, врач в таких очках сможет видеть прямо на их стеклах информацию о недугах пациента и находить в базе данных способы их лечения.
Такой врач станет более сведущим, чем обычный. Но нам нельзя забывать о том, что, расширяя какие-то возможности человека, мы «ампутируем» другие. Мы станем слишком зависимы от таких помощников, а также от виртуальной реальности, в которой люди уже в ближайшем будущем станут проводить значительную часть дня. Эта зависимость будет похожа на алкогольную и с теми же последствиями — вплоть до разрушения семей. Представьте, что вы возвращаетесь из красивого, интересного виртуального мира в повседневность, к жене и детям — и чувствуете, что вам скучно и грустно, словно вы один глаз потеряли. Вероятно, здесь тоже будут установлены ограничения. Как с настоящим алкоголем, который не запрещен в большинстве стран, но, например, его не могут пить дети и его нельзя приобрести ночью.
«Путешествовать по миру гораздо полезнее, чем отучиться на MBA»
— Еще 30 лет назад все были уверены, что компьютер никогда не обыграет человека в шахматы, потому что у него нет интуиции и способности к творчеству. Сейчас ИИ отбирает у нас одну область за другой. Когда он обгонит людей практически во всем, что останется делать нам?
— Компьютеры по своей природе лучше играют в математические игры, где побеждает тот, кто лучше просчитывает варианты ходов. Если использовать машинное обучение, они вполне могут развить в себе определенное творчество и обыгрывать человека в более сложные игры, например в го. А вот что компьютеры смогут делать не ранее чем через 30–50 лет — так это вещи, которые очень просты для нас, людей. Например, им недоступны эмоции, сострадание, предвидение. Кроме того, системы ИИ в основном однозадачны, заточены под конкретную функцию. Та же самая «гениальная» нейросеть, что обыграла человека в го, не сможет даже купить билет через интернет. Сегодня компьютеры учатся выполнять рутинную работу — водить машину, анализировать финансы, проверять факты. Хорошая новость в том, что 50–70% почти любой человеческой работы — это рутина. Во всем этом роботы нас смогут заменить, освободив для более человеческих задач. Конец рутины не означает конец работы. Не повезет разве что отдельным индустриям. Например, 95% труда кол-центров — это рутина. В итоге машины заменят почти всех их сотрудников.
— Чему учить детей, чтобы они смогли найти работу, когда вырастут?
— Мы живем в мире, где более 70% востребованных в будущем профессий еще не существуют, а 50% ныне существующих профессий вскоре превратятся во внештатные. Все меняется слишком быстро. Например, в индустрии соцсетей, которой толком не существовало еще десятилетие назад, сегодня заняты 21 млн человек. Сейчас люди стараются учить детей точным наукам — математике, физике, программированию, инженерным дисциплинам. Но ведь это именно то, в чем машины уже сейчас разбираются лучше нас! Через десять лет все программисты станут безработными — ну или по крайней мере большинство из них. Индия выпускает 1 млн инженеров в год — представляете, какая армия безработных будет? Учить надо тому, что делает нас людьми, — умению общаться, пониманию, гуманизму. Своему сыну я говорю: путешествовать по миру гораздо полезнее, чем отучиться на MBA.
— Некоторые специалисты по HR считают, что, когда роботы возьмут на себя рутинную работу, главной ценностью сотрудников станут «мягкие навыки».
— Да, например, эмоциональный интеллект. Хороший директор по персоналу порой может всего за секунду оценить соискателя, сидящего перед ним в кресле. Машины же часто не могут этого даже с помощью сложных тестов. И есть масса областей, где они не заменят людей. Представьте судью-робота: он прочел все законы, изучил все документы, но он не знает, что это такое — оказаться в тюрьме. Ему чуждо сочувствие, а значит, он будет плохим судьей. Сейчас более 70% профессий будущего еще не существуют, а 50% ныне существующих профессий вскоре станут внештатными.
— Как изменят экономику финансовые технологии?
— Мы движемся к миру, где все расчеты будут вестись в цифровых деньгах. Я не имею в виду криптовалюту — в деньгах, которые выпускаются децентрализованно, не заинтересовано правительство ни одной крупной страны. Скорее всего, мы будем совершать транзакции в некой единой для всего мира валюте, курс которой будет высчитываться на основе корзины из ведущих национальных валют. При этом делать покупки и проводить сделки можно будет по всему миру, без каких-либо трансграничных комиссий. Это изменит и банковскую индустрию. Например, если через десять лет мне понадобятся несколько тысяч долларов на новый грузовик, я не пойду в банк, а обращусь в интернете к «цифровому брокеру» — обычному физлицу, которое раздает займы в разных странах под любые цели.
— Есть мнение, что интернет вещей сильно изменит страховой бизнес — компании, например, начнут ставить на застрахованные автомобили датчики и отслеживать, как ездят владельцы.
— Это не устранит непредвиденных обстоятельств. Люди не машины — время от времени мы делаем ошибки и даже дурные дела. Мы не могли предсказать избрание Трампа или Brexit, у нас бывают национальные катастрофы. А если компании будут отказываться страховать те машины, чьи владельцы, по их мнению, ездят неаккуратно, это убьет их собственный бизнес. Зато сейчас у них есть возможность предложить новые полезные услуги, например видеонаблюдение или страхование от киберугроз.
— А в целом интернет вещей изменит нашу жизнь сильнее, чем обычный интернет?
— Да. Во многом к лучшему. Например, «умная» инфраструктура городов позволяет снизить потребление энергии, побороть преступность, улучшить транспортную систему. Это мощный источник прогресса. Но вот чего надо избежать — ситуации, когда каждый из нас окажется под колпаком. Как в Китае: ты перешел улицу на красный, камера распознала твое лицо, и теперь система будет решать, насколько ты опасен для общества. Стопроцентная безопасность означает нулевую свободу.
— Сейчас много говорят о том, что шеринговая экономика вытесняет прежнюю модель потребления, когда человек в основном приобретал товары. К чему это приведет?
— Мы движемся к изобилию. Шеринговая модель сделает использование любых вещей и услуг более дешевыми и удобными. Это давно произошло в сфере мультимедиа: сперва вы покупали музыкальный альбом за €10, потом за €2, а теперь на Spotify всего за €20 вы приобретаете доступ к 35 млн треков. То же самое происходит с арендой жилья, медицинскими услугами и многими другими сферами. Через 20 лет сам смысл потребления изменится. Это будет посткапитализм, чем-то близкий к социализму. Человечество придет к нему другим путем, чем мечтал Маркс.
dzen.ru/a/Z78KSupnOwByJuWm