Моя душа
Николай Петрович решил идти за грибами. Воздух пах прелыми листьями и дождём, который только-только закончился. Корзинка оттягивала плечо. Нож для грибов лежал в кармане старой куртки — той самой, в которой Николай Петрович ходил уже лет десять.
читать дальше
Лес встретил его тишиной. Николай Петрович глубоко вдохнул и почувствовал, как из души уходит напряжение. Вот ради этого чувства он и любил ходить в лес. Один. Без людей.
И тут он обнаружил, что в лесу не один. На тропинке сидел пёс. Худющий, грязный, с клочьями свалявшейся шерсти. Но глаза у этой собаки были, ну как бы вам сказать, человеческие. Они смотрели прямо на Николая Петровича с какой-то отчаянной надеждой.
— Ты чего тут? — буркнул Николай Петрович. — А ну, кыш!
Пёс не двинулся с места. Только тихо заскулил и поковылял вперёд, постоянно оглядываясь. Он словно звал за собой.
— Да ну тебя, — отмахнулся Николай Петрович. — Мне грибы собирать надо.
Но пёс снова обернулся и заскулил. И что-то заставило Николая Петровича замереть.
— Черт с тобой, — вздохнул он. — Веди уже, раз приспичило.
И пёс побежал. Всё дальше от тропинки, всё глубже в лес. А Николай Петрович шёл за ним, сам не понимая почему.
Они уходили всё глубже в лес. Мужчина несколько раз пытался остановиться, даже развернуться, но каждый раз собака смотрела на него таким взглядом, что становилось не по себе.
— Да что ж ты такой настырный? — бормотал Николай Петрович, перешагивая через поваленные стволы. — У меня корзинка пустая, между прочим. За грибами пришёл называется.
Николай Петрович уже собирался всерьёз разозлиться, когда пёс вдруг остановился. Они стояли на небольшой поляне, посреди которой чернело что-то странное. Приглядевшись, Николай Петрович понял: старая заброшенная избушка. Вернее, то, что от неё осталось — полуразвалившиеся стены, провалившаяся крыша.
— И что? — спросил он у пса. — Развалюха какая-то. Ты меня сюда притащил? Кто там у тебя?
Собака тихо заскулила и подбежала к тёмному провалу в полу. Там, где раньше был погреб.
Николай Петрович подошёл ближе, осторожно заглянул вниз. Темно. Сыро. И вроде бы что-то шевелится.
— Эй! — крикнул он. — Там кто-нибудь есть?
Снизу донёсся слабый стон.
— Вот чёрт/, — Николай Петрович бросил корзинку, начал оглядываться в поисках какой-нибудь палки, верёвки — чего-то, что могло бы помочь.
Нашёл старую доску, прислонил к краю ямы. Осторожно, стараясь не шуметь — мало ли что там внизу, — спустился.
Темнота обступила его. Пахло плесенью, сыростью. Николай Петрович достал из кармана старенький телефон, включил фонарик.
В углу, скорчившись, лежал человек. Грязный, в порванной одежде, с засохшей кровью на лице. Николай Петрович опустился на колени, осторожно тронул его за плечо.
— Эй, вы как? Живы?
Человек застонал, с трудом приоткрыл глаза.
— Воды, — прошептал он пересохшими губами.
Николай Петрович достал из кармана небольшую фляжку — всегда брал с собой в лес. Приподнял голову незнакомца, дал отпить.
— Что с вами случилось? Как вы здесь оказались?
— Упал, — с трудом выговорил мужчина. — Шёл, темно... не заметил яму...
— Давно вы тут?
— Не знаю, день, может, два.
Николай Петрович оглядел яму. Выбраться отсюда самостоятельно человек в таком состоянии точно не смог бы. Если б не пес.
— Слушайте, надо вас вытаскивать. Попробуйте встать, я помогу.
Мужчина с трудом приподнялся, оперся на Николая Петровича. И в этот момент, когда луч фонарика осветил его лицо полностью, Николай Петрович замер.
— Василий? — неверяще прошептал он.
Мужчина поднял взгляд, всмотрелся в лицо своего спасителя.
— Коля? Николай Петрович?
Перед глазами пронеслись картинки из прошлого: собрание в цеху, крики, обвинения, позор, насмешки за спиной, разрушенная карьера, сломанная жизнь.
— Ты, — только и смог выдавить Николай Петрович.
Василий смотрел на него с каким-то странным выражением — не то страх, не то надежда. А может, уже смирение.
Над ямой раздался скулёж. Пёс всё ещё был там, ждал.
— Давай, — сказал он хрипло. — Обопрись на меня. Нужно выбираться отсюда.
Василий смотрел на него с недоверием.
— Ты поможешь мне? После всего...
Николай Петрович не ответил. Просто подставил плечо, помогая Василию подняться.
— Тут недалеко доска есть. Попробуем по ней выбраться. Только медленно. У тебя что-нибудь сломано?
— Нога. Кажется, вывихнул. И голова.
— Обопрись сильнее. Потихоньку.
Они медленно двинулись к импровизированной лестнице. Каждый шаг давался с трудом — Василий едва держался на ногах. Но Николай Петрович крепко держал его, не давая упасть.
Выбраться из погреба оказалось сложнее, чем спуститься. Василий едва переставлял ноги, а Николай Петрович, хоть и был крепок для своих лет, тяжело дышал под весом чужого тела. Доска скрипела и прогибалась. В какой-то момент она треснула, и оба чуть не рухнули обратно в яму.
— Держись! — выдохнул Николай Петрович, чувствуя, как немеют пальцы, вцепившиеся в края доски. — Ещё немного!
Пёс наверху метался, скулил, будто подбадривая. Когда они наконец выбрались, Василий буквально рухнул на землю. Его трясло — не то от холода, не то от пережитого страха.
Николай Петрович сел рядом, пытаясь отдышаться. Осенний свет падал сквозь кроны деревьев, высвечивая лицо человека, которого он ненавидел почти всю свою сознательную жизнь. И это лицо было сейчас жалким. Беспомощным.
— Ты спас меня. После всего, что я тебе... — вдруг сказал Василий так тихо, что Николай Петрович едва расслышал.
Николай Петрович поднял взгляд к кронам деревьев. Что ответить? Он сам не знал.
— А я должен был тебя там бросить? После того, как притащился по твою душу?
— Мог бы, — Василий закашлялся. — Никто бы не узнал. Справедливо было бы.
— Справедливо, — эхом отозвался Николай Петрович.
Странно, но слово это прозвучало вдруг пусто. Сколько лет он думал о справедливости? Мечтал, как судьба наконец воздаст этому человеку по заслугам, как он увидит его униженным, раздавленным — точно так же, как когда-то был раздавлен сам. И вот — дождался. И что?
— Тридцать лет я представлял нашу встречу? Что я тебе скажу? Что сделаю? — медленно сказал Николай Петрович.
Василий молчал. Только смотрел — и в этом взгляде не было страха. Скорее, понимание. Усталое, такое же постаревшее, как и он сам.
— И что теперь? — спросил он, наконец. — Уйдёшь?
Николай Петрович покачал головой.
— Нет. Надо тебя до деревни довести. А пёс твой? —
спросил Николай Петрович.
Василий посмотрел на собаку, которая сидела рядом.
— Не мой. Бездомный. Я его подкармливал иногда. Неделю назад, может. Не думал, что запомнит.
Николай Петрович протянул руку, осторожно погладил собаку по грязной, спутанной шерсти. Пёс не дёрнулся, только посмотрел — всё тем же человеческим взглядом.
— Умное животное, — сказал Николай Петрович. — Понял, что тебе нужна помощь. И привёл.
В этом слове, в том, как он его произнёс, было что-то смешное. Николай Петрович — помощь для Василия? После всего?
— Слушай, я, — начал вдруг Василий, и его голос дрогнул. — Я тогда был не прав. Я знаю. Всегда знал.
Как часто Николай Петрович мечтал услышать эти слова! Он был уверен, что в этот момент почувствует триумф, радость, облегчение.
Но вместо этого не почувствовал ничего. Только усталость.
— Тебя всё равно надо до деревни довести, — сказал он. — И там уже скорую вызвать. Вставай давай.
Он помог Василию подняться, закинул его руку себе на плечо. И они медленно двинулись через лес — два старика, которые когда-то были молоды и полны страстей. А следом за ними, прихрамывая, шёл пёс.
Они почти не разговаривали по дороге. Да и о чём говорить? Все слова были сказаны — или не сказаны — тридцать лет назад.
На полпути, остановившись передохнуть у поваленного дерева, Василий вдруг схватил Николая Петровича за руку. В его глазах стояли слёзы.
— Знаешь, я ведь каждый день, каждый день думал об этом. Что натворил. Как тебе жизнь поломал.
Николай Петрович высвободил руку. Но не резко, а осторожно — словно боялся что-то разбить.
— И что толку? — спросил он тихо. — Что толку теперь?
Василий опустил голову.
— Никакого. Просто хотел, чтобы ты знал.
— А ведь я тоже, каждый день. Каждый чёртов день думал о тебе. О том, как отомщу, если встречу. Получается, ты всё это время жил в моей голове. Как будто не отпускал меня.
Пёс бежал впереди, то и дело оглядываясь — словно хотел убедиться, что они всё ещё идут. Что не остановились. Что не повернули назад.
И где-то глубоко внутри Николая Петровича тяжесть, которую он носил столько лет, становилась всё легче. Не исчезала совсем — нет. Но переставала быть такой неподъёмной.
К деревне они вышли, когда солнце уже клонилось к закату. Василий едва переставлял ноги, но упрямо шёл, опираясь на Николая Петровича. Пёс бежал рядом. Время от времени он останавливался и поглядывал на них, будто проверяя — всё ли в порядке?
На краю деревни им повстречалась соседка Николая Петровича — Анна Михайловна. Она ахнула, всплеснула руками:
— Господи, Петрович! Что случилось-то?
— Скорую вызови, — коротко бросил Николай Петрович. — У него нога, кажется, сломана. И голова.
Анна Михайловна убежала к ближайшему дому. А они медленно двинулись дальше — к дому Николая Петровича. Там можно было дождаться скорую.
— К тебе? — удивлённо спросил Василий, когда понял, куда они идут.
— А куда ещё? — буркнул Николай Петрович. — Не на лавочке же тебя оставлять.
Во дворе Николай Петрович помог Василию сесть на скамейку. Принёс воды, старое полотенце — обтереть лицо. Пёс улёгся рядом, положив голову на лапы. Он всё ещё не сводил глаз с Василия, словно боялся, что тот исчезнет.
— Спасибо тебе, — тихо сказал Василий. — Я бы не выбрался оттуда сам.
Николай Петрович пожал плечами.
— А я бы не нашёл тебя, если бы не пёс.
Они помолчали. Откуда-то издалека донёсся звук сирены — видимо, Анна Михайловна дозвонилась.
— Знаешь, — вдруг сказал Василий, глядя куда-то поверх головы Николая Петровича, — я всю жизнь хотел извиниться перед тобой. Но не знал, как. А потом стало поздно. А потом...
— Ну и ладно, — неожиданно для себя ответил Николай Петрович. — Было и прошло.
И самое удивительное — он действительно это почувствовал. Словно что-то отпустило внутри. Не совсем, не до конца — но всё же.
Звук сирены становился всё ближе. Скоро приедет скорая, Василия увезут. А он, Николай Петрович, останется — со своей пустой корзиной для грибов, с этим странным псом и с чем-то новым внутри. Чем-то, что не было местью, не было прощением — но было, пожалуй, свободой.
— Собаку-то куда денешь? — спросил он вдруг.
Василий с удивлением посмотрел на пса.
— Не знаю. Может, приютит кто.
Николай Петрович помолчал. Потом осторожно протянул руку, погладил собаку по голове.
— Ладно, — сказал он. — Оставлю пока у себя. Потом решим.
Машина скорой помощи остановилась у калитки. Последнее, что сказал Василий перед тем, как его увезли:
— Спасибо тебе. За всё.
А Николай Петрович просто кивнул. И остался стоять у калитки — вместе с псом, который теперь смотрел на него с надеждой.
dzen.ru/a/aA9Np_V5_mqxLfAw
Лес встретил его тишиной. Николай Петрович глубоко вдохнул и почувствовал, как из души уходит напряжение. Вот ради этого чувства он и любил ходить в лес. Один. Без людей.
И тут он обнаружил, что в лесу не один. На тропинке сидел пёс. Худющий, грязный, с клочьями свалявшейся шерсти. Но глаза у этой собаки были, ну как бы вам сказать, человеческие. Они смотрели прямо на Николая Петровича с какой-то отчаянной надеждой.
— Ты чего тут? — буркнул Николай Петрович. — А ну, кыш!
Пёс не двинулся с места. Только тихо заскулил и поковылял вперёд, постоянно оглядываясь. Он словно звал за собой.
— Да ну тебя, — отмахнулся Николай Петрович. — Мне грибы собирать надо.
Но пёс снова обернулся и заскулил. И что-то заставило Николая Петровича замереть.
— Черт с тобой, — вздохнул он. — Веди уже, раз приспичило.
И пёс побежал. Всё дальше от тропинки, всё глубже в лес. А Николай Петрович шёл за ним, сам не понимая почему.
Они уходили всё глубже в лес. Мужчина несколько раз пытался остановиться, даже развернуться, но каждый раз собака смотрела на него таким взглядом, что становилось не по себе.
— Да что ж ты такой настырный? — бормотал Николай Петрович, перешагивая через поваленные стволы. — У меня корзинка пустая, между прочим. За грибами пришёл называется.
Николай Петрович уже собирался всерьёз разозлиться, когда пёс вдруг остановился. Они стояли на небольшой поляне, посреди которой чернело что-то странное. Приглядевшись, Николай Петрович понял: старая заброшенная избушка. Вернее, то, что от неё осталось — полуразвалившиеся стены, провалившаяся крыша.
— И что? — спросил он у пса. — Развалюха какая-то. Ты меня сюда притащил? Кто там у тебя?
Собака тихо заскулила и подбежала к тёмному провалу в полу. Там, где раньше был погреб.
Николай Петрович подошёл ближе, осторожно заглянул вниз. Темно. Сыро. И вроде бы что-то шевелится.
— Эй! — крикнул он. — Там кто-нибудь есть?
Снизу донёсся слабый стон.
— Вот чёрт/, — Николай Петрович бросил корзинку, начал оглядываться в поисках какой-нибудь палки, верёвки — чего-то, что могло бы помочь.
Нашёл старую доску, прислонил к краю ямы. Осторожно, стараясь не шуметь — мало ли что там внизу, — спустился.
Темнота обступила его. Пахло плесенью, сыростью. Николай Петрович достал из кармана старенький телефон, включил фонарик.
В углу, скорчившись, лежал человек. Грязный, в порванной одежде, с засохшей кровью на лице. Николай Петрович опустился на колени, осторожно тронул его за плечо.
— Эй, вы как? Живы?
Человек застонал, с трудом приоткрыл глаза.
— Воды, — прошептал он пересохшими губами.
Николай Петрович достал из кармана небольшую фляжку — всегда брал с собой в лес. Приподнял голову незнакомца, дал отпить.
— Что с вами случилось? Как вы здесь оказались?
— Упал, — с трудом выговорил мужчина. — Шёл, темно... не заметил яму...
— Давно вы тут?
— Не знаю, день, может, два.
Николай Петрович оглядел яму. Выбраться отсюда самостоятельно человек в таком состоянии точно не смог бы. Если б не пес.
— Слушайте, надо вас вытаскивать. Попробуйте встать, я помогу.
Мужчина с трудом приподнялся, оперся на Николая Петровича. И в этот момент, когда луч фонарика осветил его лицо полностью, Николай Петрович замер.
— Василий? — неверяще прошептал он.
Мужчина поднял взгляд, всмотрелся в лицо своего спасителя.
— Коля? Николай Петрович?
Перед глазами пронеслись картинки из прошлого: собрание в цеху, крики, обвинения, позор, насмешки за спиной, разрушенная карьера, сломанная жизнь.
— Ты, — только и смог выдавить Николай Петрович.
Василий смотрел на него с каким-то странным выражением — не то страх, не то надежда. А может, уже смирение.
Над ямой раздался скулёж. Пёс всё ещё был там, ждал.
— Давай, — сказал он хрипло. — Обопрись на меня. Нужно выбираться отсюда.
Василий смотрел на него с недоверием.
— Ты поможешь мне? После всего...
Николай Петрович не ответил. Просто подставил плечо, помогая Василию подняться.
— Тут недалеко доска есть. Попробуем по ней выбраться. Только медленно. У тебя что-нибудь сломано?
— Нога. Кажется, вывихнул. И голова.
— Обопрись сильнее. Потихоньку.
Они медленно двинулись к импровизированной лестнице. Каждый шаг давался с трудом — Василий едва держался на ногах. Но Николай Петрович крепко держал его, не давая упасть.
Выбраться из погреба оказалось сложнее, чем спуститься. Василий едва переставлял ноги, а Николай Петрович, хоть и был крепок для своих лет, тяжело дышал под весом чужого тела. Доска скрипела и прогибалась. В какой-то момент она треснула, и оба чуть не рухнули обратно в яму.
— Держись! — выдохнул Николай Петрович, чувствуя, как немеют пальцы, вцепившиеся в края доски. — Ещё немного!
Пёс наверху метался, скулил, будто подбадривая. Когда они наконец выбрались, Василий буквально рухнул на землю. Его трясло — не то от холода, не то от пережитого страха.
Николай Петрович сел рядом, пытаясь отдышаться. Осенний свет падал сквозь кроны деревьев, высвечивая лицо человека, которого он ненавидел почти всю свою сознательную жизнь. И это лицо было сейчас жалким. Беспомощным.
— Ты спас меня. После всего, что я тебе... — вдруг сказал Василий так тихо, что Николай Петрович едва расслышал.
Николай Петрович поднял взгляд к кронам деревьев. Что ответить? Он сам не знал.
— А я должен был тебя там бросить? После того, как притащился по твою душу?
— Мог бы, — Василий закашлялся. — Никто бы не узнал. Справедливо было бы.
— Справедливо, — эхом отозвался Николай Петрович.
Странно, но слово это прозвучало вдруг пусто. Сколько лет он думал о справедливости? Мечтал, как судьба наконец воздаст этому человеку по заслугам, как он увидит его униженным, раздавленным — точно так же, как когда-то был раздавлен сам. И вот — дождался. И что?
— Тридцать лет я представлял нашу встречу? Что я тебе скажу? Что сделаю? — медленно сказал Николай Петрович.
Василий молчал. Только смотрел — и в этом взгляде не было страха. Скорее, понимание. Усталое, такое же постаревшее, как и он сам.
— И что теперь? — спросил он, наконец. — Уйдёшь?
Николай Петрович покачал головой.
— Нет. Надо тебя до деревни довести. А пёс твой? —
спросил Николай Петрович.
Василий посмотрел на собаку, которая сидела рядом.
— Не мой. Бездомный. Я его подкармливал иногда. Неделю назад, может. Не думал, что запомнит.
Николай Петрович протянул руку, осторожно погладил собаку по грязной, спутанной шерсти. Пёс не дёрнулся, только посмотрел — всё тем же человеческим взглядом.
— Умное животное, — сказал Николай Петрович. — Понял, что тебе нужна помощь. И привёл.
В этом слове, в том, как он его произнёс, было что-то смешное. Николай Петрович — помощь для Василия? После всего?
— Слушай, я, — начал вдруг Василий, и его голос дрогнул. — Я тогда был не прав. Я знаю. Всегда знал.
Как часто Николай Петрович мечтал услышать эти слова! Он был уверен, что в этот момент почувствует триумф, радость, облегчение.
Но вместо этого не почувствовал ничего. Только усталость.
— Тебя всё равно надо до деревни довести, — сказал он. — И там уже скорую вызвать. Вставай давай.
Он помог Василию подняться, закинул его руку себе на плечо. И они медленно двинулись через лес — два старика, которые когда-то были молоды и полны страстей. А следом за ними, прихрамывая, шёл пёс.
Они почти не разговаривали по дороге. Да и о чём говорить? Все слова были сказаны — или не сказаны — тридцать лет назад.
На полпути, остановившись передохнуть у поваленного дерева, Василий вдруг схватил Николая Петровича за руку. В его глазах стояли слёзы.
— Знаешь, я ведь каждый день, каждый день думал об этом. Что натворил. Как тебе жизнь поломал.
Николай Петрович высвободил руку. Но не резко, а осторожно — словно боялся что-то разбить.
— И что толку? — спросил он тихо. — Что толку теперь?
Василий опустил голову.
— Никакого. Просто хотел, чтобы ты знал.
— А ведь я тоже, каждый день. Каждый чёртов день думал о тебе. О том, как отомщу, если встречу. Получается, ты всё это время жил в моей голове. Как будто не отпускал меня.
Пёс бежал впереди, то и дело оглядываясь — словно хотел убедиться, что они всё ещё идут. Что не остановились. Что не повернули назад.
И где-то глубоко внутри Николая Петровича тяжесть, которую он носил столько лет, становилась всё легче. Не исчезала совсем — нет. Но переставала быть такой неподъёмной.
К деревне они вышли, когда солнце уже клонилось к закату. Василий едва переставлял ноги, но упрямо шёл, опираясь на Николая Петровича. Пёс бежал рядом. Время от времени он останавливался и поглядывал на них, будто проверяя — всё ли в порядке?
На краю деревни им повстречалась соседка Николая Петровича — Анна Михайловна. Она ахнула, всплеснула руками:
— Господи, Петрович! Что случилось-то?
— Скорую вызови, — коротко бросил Николай Петрович. — У него нога, кажется, сломана. И голова.
Анна Михайловна убежала к ближайшему дому. А они медленно двинулись дальше — к дому Николая Петровича. Там можно было дождаться скорую.
— К тебе? — удивлённо спросил Василий, когда понял, куда они идут.
— А куда ещё? — буркнул Николай Петрович. — Не на лавочке же тебя оставлять.
Во дворе Николай Петрович помог Василию сесть на скамейку. Принёс воды, старое полотенце — обтереть лицо. Пёс улёгся рядом, положив голову на лапы. Он всё ещё не сводил глаз с Василия, словно боялся, что тот исчезнет.
— Спасибо тебе, — тихо сказал Василий. — Я бы не выбрался оттуда сам.
Николай Петрович пожал плечами.
— А я бы не нашёл тебя, если бы не пёс.
Они помолчали. Откуда-то издалека донёсся звук сирены — видимо, Анна Михайловна дозвонилась.
— Знаешь, — вдруг сказал Василий, глядя куда-то поверх головы Николая Петровича, — я всю жизнь хотел извиниться перед тобой. Но не знал, как. А потом стало поздно. А потом...
— Ну и ладно, — неожиданно для себя ответил Николай Петрович. — Было и прошло.
И самое удивительное — он действительно это почувствовал. Словно что-то отпустило внутри. Не совсем, не до конца — но всё же.
Звук сирены становился всё ближе. Скоро приедет скорая, Василия увезут. А он, Николай Петрович, останется — со своей пустой корзиной для грибов, с этим странным псом и с чем-то новым внутри. Чем-то, что не было местью, не было прощением — но было, пожалуй, свободой.
— Собаку-то куда денешь? — спросил он вдруг.
Василий с удивлением посмотрел на пса.
— Не знаю. Может, приютит кто.
Николай Петрович помолчал. Потом осторожно протянул руку, погладил собаку по голове.
— Ладно, — сказал он. — Оставлю пока у себя. Потом решим.
Машина скорой помощи остановилась у калитки. Последнее, что сказал Василий перед тем, как его увезли:
— Спасибо тебе. За всё.
А Николай Петрович просто кивнул. И остался стоять у калитки — вместе с псом, который теперь смотрел на него с надеждой.
dzen.ru/a/aA9Np_V5_mqxLfAw