Моя душа
Поток воздуха, вырвавшийся изо рта, сдувает пыль с массивной чёрной коробки, обитой кожей. Руки быстро открывают защёлки и поднимают крышку. Внизу квадратного «ящика» можно увидеть углубление для пластинки и иглу на длинном стальном стержне. На верхней части находится гладкая вогнутая поверхность, напоминающая глубокую тарелку.
Пальцы бережно приподнимают иглу и устанавливают на проигрыватель толстый диск, покрытый едва различимыми бороздками на каменной поверхности. Кнопка нажата, и пластинка начинает крутиться. «Миска» над ней словно наполняется тёмной густой жидкостью, и на поверхности возникают яркие сине-зелёные цифры и буквы. Дата и место.
«25 декабря 171 год от рождения Александра Великого Богородного, или 7 января 1843 год нашей эры, или 11 грудня 452 год от сотворения сущего. Город Александрово, или Юзово, или Семь-МИР-Три».
И вот звучит хриплый мужской голос, а на странном «экране» появляются смутные, но такие знакомые образы: окно с расплывающимися каплями на стекле, светящиеся высотные дома и точки летательных аппаратов в ночном небе…
— В тот вечер лил дождь, как и в прошлый, и позапрошлый… Погода разбушевалась не на шутку. Если бы я знал тогда, как сильно мне придётся привыкнуть к этой неприятной сырости…
За спиной сидящего в кресле мужчины также находилось множество образцов апофеоза человеческого гения — мебель из красного дерева с вкраплениями слоновой кости и диван, украшенный брюшными щитками каймана, создающий впечатление присутствия рептилии в комнате.
Рука мужчины скользнула по гладким чешуйкам обивки, и он произнёс в пустоту:
— Осип, включи первый канал!
Луч прорезал пыльный воздух, и на вогнутой стене напротив кресла появилось огромное лицо женщины.
— …В этом году совпала третья десятилетняя годовщина смерти Царя Царей и Императора-Вседержителя Александра с окончанием тридцатилетней войны Пяти Провинций! Ставленники пришли к мировому соглашению накануне празднования…
Внезапно входная дверь с шумом распахнулась, и мужчина, вздрогнув от неожиданности, стремительно обернулся на звук.
— Папенька, маменька! Я пришёл, — раздался юношеский голос, немного охрипший, но звонкий.
Выйдя в коридор, он увидел сына. На козырьке его фуражки из чёрного сукна с таким же околышем и синими кантами на тулье виднелись грязные потёки. Шинель тоже была испачкана. Он поспешил обнять сына, протягивая к нему руки.
— Позвольте отряхнуться, папенька, — торопливо проговорил мальчик, опуская на пол кожаный портфель с вышивкой и стаскивая сапоги. — Я же тебя измажу. С неба льёт не просто вода, а настоящие комья мути неведомой…
— Ничего, ничего, — усмехнулся мужчина, дважды похлопав по воротнику шинели сына. — Покажи-ка себя, покажи, — он немного отстранился и, с лёгкой хмуростью глядя на грязь между пальцами, произнёс: — Дивно, неужто глина…
Затем он обернулся в сторону столовой, ожидая увидеть жену, но услышал лишь её голос:
— Петруша! Ужин скоро будет готов! Оставьте шинель в прачечной, пока не высохнет. Павел Петрович, душа моя! Пожалуйста, посидите в гостиной с сыном!
— Настасья Фёдоровна, ты сегодня готовишь сама? А где Глаша? — мужчина заглянул в проём и увидел накрытый на троих стол. В противоположном углу, из приоткрытой двери кухни, доносился тихий, словно механический, шёпот и дразнящий аромат чего-то вкусного, родного и согревающего.
— Я отпустила её, — приглушённо ответила жена. — За трапезой поведаю причину. Пожалуйста, подождите немного, скоро всё будет готово.
Павел Петрович пожал плечами и махнул ладонью, приглашая сына пройти в комнату. Петруша вышел из прачечной и, сняв тёмно-синий двубортный сюртук, остался в суконной жилетке, рубашке и брюках.
Он с унынием направился к дивану и, опустившись на него, без сил прилёг.
Отец сел в кресло напротив, развернув его к сыну.
— Ты здоров?
Обхватив правой рукой носок левой ноги и приняв самую необычную позу, Петруша вдруг резко выпрямился, вскочил и, выглянув из-за большого пушистого абажура, медленно произнёс:
— Не знаю…
В вечерних сумерках его лицо с бледным лбом и тёмными немигающими глазами вдруг напомнило отцу Настасью Фёдоровну в юности. Ему захотелось обнять сына.
— Подойди-ка! Дай на тебя погляжу ближе.
Петруша спрыгнул с дивана.
— Ну что? — начал он, положив руку на тощее плечо. — Как успехи в изучении летописных дисциплин? Двойку схлопотал опять?
Петруша коротко кивнул и опустил глаза.
— А ты что, не слушал урок?
— Слушал. Учитель говорил, что раньше летоисчисление было неправильным, потому что древние грамотой не обладали. И календарь с тринадцатью месяцами оказался неверным, а теперь будет по двенадцать в году… А я неправильно, старую дату сказал…
Отец сжал кулаки:
— Что за чушь?! Неграмотные? Ужель учитель сказал именно так?
— Именно так, батюшка, — сын отвернулся и снова сел на диван.
Павел Петрович встал и, подойдя к окну, оперся головой на откос. Он долго смотрел на переливы ночных огней, будто что-то искал в их свете.
— Неграмотные… А кто, по его мнению, основал всё это чудо? — он обвёл рукой улицу за стеклом. — Жители нашего города всегда бережно чтили наследие той великой эпохи и в этом порыве, видимо, уже приступили к поглощению и перевариванию самих себя. В стальных и мраморных коробках, с этими назойливыми полночертами[1] рекламы… просто не осталось более места для живого думающего человека! Город тупой работы и беспрерывного потока людей, — ухмыльнулся Павел Петрович. — Говорили — главный символ вершины нашего развития. А мне вечно казалось, что это символ упадка, особенно по сравнению с городами прошлого, построенными богами. Похоже, не зря...
Он взял с небольшого столика рядом с собой журнал «Летопись яркого прошлого» и принялся быстро листать.
— Вот где неграмотные! Изволь прочитать отрывок из любимой периодики твоей матушки, пускай не серчает на меня, — он остановился на середине страницы и аккуратно свернул её в трубочку, чтобы взять одной рукой. — Ещё сто семьдесят лет назад Земля обладала тремя спутниками. Причём два из них захвачены нашей планетой из космоса и искусственно приспособлены богами внутри под орбитальные станции. А третий спутник, созданный с нуля, специально покрывался кремнезёмом и глинозёмом с оксидами металлов, взятыми со дна океана. Спутники выполняли множество задач, но их основная функция заключалась в управлении «природными» процессами на ближайших объектах Солнечной системы. Абсурд! Во-первых, испокон веков всем известно, что у Земли всего лишь...
— Семейство, пройдите в трапезную! — позвала Настасья Фёдоровна.
— …Два спутника, Фатта и Месяц, — закончил отец, глядя в небо, где две луны скрывались за странным вытянутым пятном мутной дымки. — Правда, сегодня Фатта почему-то находится слишком близко.
— Папенька, смотри, смотри! — Петруша кинулся к отцу и указал дрожащим пальцем на жёлтый диск, с каждой секундой горевший всё ярче.
Они, замерев, смотрели в окно, точно загипнотизированные, и не могли поверить своим глазам. Обычно гораздо меньший, чем Месяц, спутник внезапно увеличился, и создалось впечатление, что он стремительно приближается. И тут, огненно вспыхнув, Фатта разделилась на три огромные части, медленно расходящиеся в разные стороны в непроглядных ночных небесах.
— Почему так тихо? — прошептал Петруша, вытянувшись в струнку и с напряжением вслушиваясь в каждый шорох.
— Это тебе не кино, где взрывы оглушают! Там, где сейчас Фатта, звук не распространяется… Наверное… — Павел Петрович резко вздрогнул и обеспокоенно позвал жену: — Наста-асья! Поди глянь!
— Скорее сюда! Послушайте, что говорят! — выкрикнула она, и отец с сыном поспешили в столовую.
На столе, в окружении тарелок с пухлыми ломтями белого хлеба, перьями зелёного лука, кусочками подрумяненной буженины и дымящейся кастрюлей, полной густого борща, стоял продолговатый радиоприёмник. Из динамика вещал грубый старческий голос, сопровождаемый механическим скрипом:
— Ура! Дорогие слушатели! Началось! Как и предсказано расчетами, станция Фатта раскололась на три части. Две из них замедлятся в Тихом океане: одна часть остановится у западного побережья Северной Америки, а другая разделит перешеек Южной, образовав новый континент у нижнего полюса Земли. Третья часть, самая крупная, уйдёт под кору, в самую мантию, недалеко от северных берегов нашего материка, рядом с полюсом. Её поглотит Ледовитый океан. Более мелкие осколки упадут в Океании, затопив множество больших островов. По мере того как спутник будет распадаться в магме под твердью, на поверхность начнут выходить лавовые потоки, образуя огромные вулканы. Это изменит состав нашей атмосферы. Однако подобное уже происходило с планетой, иначе бы целостность литосферных плит не была нарушена, ведь у других объектов Солнечной системы нет таких расколов, как на нашем. Это принцип яйца: снаружи его довольно сложно раздавить, а вот внутри…
Внезапно в эфире появились хрустящие помехи, и все в комнате замерли.
— Ха! Эти имперские прихвостни пытаются заглушить мою волну! Но у них ничего не выйдет! Я не просто какой-то там инженеришка, я работал на охранку нашего Государя Николая-багрянородного! Врёшь — не возьмёшь! — прокричал старик, и в этот момент раздался грохот, словно что-то упало рядом с его микрофоном. — Запомните мои слова, они станут крылатыми и разойдутся по кинолентам и литературе! Если мы, конечно, выживем, — зловеще захохотал старик. — А наш дорогой государь ещё несколько месяцев назад дал распоряжение возвести укрепления, известные как «Крепости-звёзды». Чертежи древних цитаделей, раньше использовавшихся для защиты от волновых атак энергетическим и звуковым оружием, оказались удивительно эффективными в качестве волнорезов и для обычной воды. Теперь они защищают от селей — мощных грязевых потоков, что хлынут в любой момент. Война могла закончиться только так! И знаете, кто разрушил целостность Фатты с помощью низкочастотного излучения? — снова раздался натужный смех, смешанный с кашлем. — Ящеры, жившие на этой треклятой планете ещё до нашего появления! Боги, прилетевшие из соседней галактики, выжгли их мир, дабы сотворить наш, а они хотят вернуть его обратно! Они ненавидят человечество и стремятся уничтожить, даже если это приведёт к гибели всей жизни на Земле! Инфра-пушку они откопали в древних захоронениях под островом Буян, будь он проклят! Хотя нельзя так говорить о священной родине Великого Александра. Господи помилуй! — Старик вновь закашлялся и заговорил с большей серьёзностью: — Падение наиболее массивного фрагмента Лели на планету вызовет мгновенное проникновение солнечной энергии вследствие нарушения целостности атмосферы. Образовавшаяся брешь быстро затянется, но это лишь усугубит ситуацию: всё живое подвергнется мгновенному замораживанию, и, вероятно, возникнет зона вечной мерзлоты, где в состоянии шоковой заморозки останутся части фауны. Вся электронная техника будет выведена из строя, за исключением старых аналоговых устройств, защищённых клеткой Фарадея. Прорыв атмосферы над Сибирью вызовет её разуплотнение в полтора порядка. Многие погибнут, а выжившие столкнутся с кессонной болезнью. Но что самое интересное, этот дождь с комьями не прекратится ещё как минимум сорок дней. Частички глины и песка, из которых состоял астероид, где в недрах боги создали свой инженерный шедевр, окружат нашу планету, подобно кольцам Сатурна. Они будут медленно падать на поверхность, вызывая пылевые бури и, как следствие, холод, поскольку вся атмосфера теперь буквально пропитается оксидами кремния и алюминия. Это приведёт к неурожаям, голоду, долгой зиме. Богачи, вероятно, проведут этот год в своих уютных подготовленных поместьях где-то далеко, в горах или защищённых звёздными крепостями равнинах, наслаждаясь покоем и, как обычно, корябая какие-то стишки. А вот мы с вами… — голос внезапно оборвался, так как Павел Петрович с силой нажал на кнопку выключения приёмника.
— Я не желаю слушать этот вздор, исходящий от безумца! — воскликнул он, с негодованием накладывая в тарелки борщ.
Его жена и сын, ошарашенные таким заявлением, переглянулись и медленно сели за стол.
— Паша, он не безумец, — начала было Настасья Фёдоровна, но её муж, не дав договорить, резко ударил кулаком по столу.
— Всё, довольно! Приятного аппетита! — яростно выпалил отец и с остервенением принялся за еду, жадно откусывая белый ломоть.
— Доктор же сказал, что после перенесенной тобой чахотки хлеб под запретом, — пролепетала Настася Фёдоровна, на что Павел Петрович нарочно затолкал в рот весь кусок.
— Я не голоден, — Петруша отодвинул тарелку, с пренебрежением покосившись на отца.
— Пожалуйста, хоть немного поешь, — тихо попросила мать. — Неизвестно, что будет дальше…
— Пусть не ест! — взревел отец. — Ничего дальше не будет!
Сын стремительно вскочил, выбежал из столовой и с силой захлопнул дверь. Жена, швырнув ложку и бросив на мужа гневный взгляд, последовала за ним.
— Мне больше достанется! — крикнул ей вслед Павел Петрович, но от волнения у него самого пища застряла в горле. — Нужно покурить, — решил он, резко поднявшись. Прежде чем выйти из комнаты, он полностью задвинул тяжёлые шторы, накинул стёганый халат, выключил свет и направился к выходу из квартиры.
Стоило только надеть тапочки с заострёнными носами, как он сразу же ощутил, что стоит в луже воды, медленно просачивающейся из-под двери. Постепенно замшевые носки тапочек намокали и приобретали тёмно-красный оттенок.
— Ну что за день сегодня! Неужели у соседей сверху снова сломалась баня?! — в порыве гнева Павел Петрович с силой затянул пояс халата и тут же закашлялся от резкого давления на живот. — Сейчас я устрою им такое падение астероида, мало не покажется!
Когда Павел Петрович поднял глаза на погрузившуюся в темноту гостиную, ему показалось, что он уже видел эту картину раньше. Да, именно этот ракурс: задернутые шторы, разбросанные вещи и ночное время суток. Он не знал, что будет дальше, но был уверен, что уже переживал эту ночь когда-то.
Ощущение дежавю, по мнению некоторых, возникало в преддверии значительных событий. Однако, Павел Петрович считал это лишь особенностью психики творческих людей.
Он взял связку ключей с ключницы у выхода и, выбрав самый длинный, вставил его в замочную скважину. Обычные старые замки оказались надёжнее, чем современные технологии, а главное — дешевле.
Дверь захлопнулась, он снова повернул ключ в замке и положил звенящую связку в карман халата.
Мерзкая холодная капля словно пронзила голову, упав на темя и заскользив по затылку. Он машинально сделал шаг назад и поднял взгляд к потолку над дверью их квартиры. На стыке стены он разглядел огромную трещину, из которой тонкими струйками сочилась вода.
«Действительно, баня. Как же такое могло произойти в элитном доме, где установлена интеллектуальная система диагностики и каждый жилец платит немалые суммы за её обслуживание? Жуткая халатность работников! Понабирают же приезжих из Западной Провинции! Где живут эти любители попариться? Ах да! Как выяснилось год назад, на два этажа выше…»
Он прошёл по длинному, ярко освещенному коридору с высоким потолком, минуя множество одинаковых дверей, ведущих в похожие квартиры. Не удосужившись переобуться, он направился к двустворчатым стеклянным дверям, оставляя за собой влажные следы от тапок сорок третьего размера.
«Всё равно скоро вернусь».
Павел Петрович распахнул тяжёлую дверь, украшенную гранёным стеклом, и оказался в просторном помещении лестничной площадки. Широкая лестница, напоминающая квадрат, тянулась вдоль стен, а в центре открывалась бездна, по которой курсировал стеклянный лифт, останавливаясь в одном и том же месте на каждом ярусе.
Он достал из внутреннего кармана халата трубку и огниво и с удовольствием раскурил.
«Нет, ну что за ерунда с Фаттой! Даже если она раскололась, я уверен, что современные системы космического реагирования смогут разрушить эту глыбу в пыль. Пройдёт дождик, подумаешь. Посидим денёк-другой дома — велика беда. Сколько уже таких «предсказаний» о конце света от небесных тел озвучивали! Всё это чушь! И отчего все так всполошились…»
Он неторопливо подошёл к перилам и, взглянув вниз, заметил несколько освещённых платформ. Дальше, на остальных этажах, царила темнота. Привычный для этого места сквозняк куда-то исчез, как будто прекратилась подача воздуха.
«Ремонт или профилактика, как некстати... А я надеялся, что не придется напрягать спину и ноги».
Свет начал раздражающе мигать и он услышал за спиной резкие щелчки ламп.
«Похоже, проблемы с распределением напряжения... Что за новости? Неужели системе недостаточно электричества и включился автономный режим?»
Он потушил трубку и положил в карман, где уже лежало огниво.
— Как же всё сегодня неладно, — ворчал он, поднимаясь по лестнице.
Павел Петрович быстро преодолел один пролет, уже начав задыхаться. Недавно перенесённая чахотка давала о себе знать. За углом он увидел девушку, затем — семью из четырех человек, стариков... и удивился — почему они поднимаются по лестнице так поздно?
«Не моё дело, спрошу — окажусь в глупом положении»
Воспитанные люди не стали бы задавать вопросы, даже если бы мимо проходили призраки. Ведь в современном обществе индивидуалистов всем на всех плевать.
Опустив глаза, он думал о ступеньках, ведь никогда не понимал, зачем строители делали такие сложные орнаменты на плинтусе и подступе́нке. А проступь шлифовали так, что он всегда опасался поскользнуться и упасть на этой лестнице.
Пройдя два этажа, Павел Петрович увидел заветную цифру на стене — «8». В этот момент кто-то схватил его за рукав и потянул вниз.
— Я больше так не могу! — лицо человека, крепко вцепившегося в руку, показалось знакомым.
«Господин Каразин, это же сосед прямо над нами!»
— Василий Назарович, что с Вами?! — но пожилой мужчина лишь молча метался глазами, не в силах сфокусироваться. Его лоб покрылся испариной, тело тряслось. Одежда, обычно идеально выглаженная, теперь выглядела грязной и помятой, в тёмных брызгах.
Павел Петрович схватил его за плечи, и старик остановил взгляд.
— Хлопец, беги! — прошептал он, еле двигая губами. Он хотел возразить, не желая оставлять изобретателя в таком состоянии, но старик вытащил из-под пальто серый бумажный свёрток. Через мгновение «обёртка» полетела за перила лестницы, и на свету блеснула сталь револьвера, появившегося в руке старика.
— Прошу вас, опустите оружие! — воскликнул Павел Петрович, резко вырывая рукав из ослабевших пальцев.
Леденящая дрожь прокатилась до самых пяток. Прозвучал выстрел. Люди вокруг даже не обернулись. Застыв от ужаса, Павел Петрович стоял против увеличивающейся толпы, с невероятным упорством стремившейся вверх. Он оторопело смотрел на растекающуюся багровую лужу вокруг одного из умнейших людей века, покончившего с собой за секунду.
«Нет, соберись, тряпка! Беги к семье!»
Тряхнув головой, Павел Петрович ловко протиснулся между поднимающимися людьми и поспешил вниз по лестнице, на родную платформу с цифрой «6».
«У Каразина ведь осталось четверо малолетних детей, теперь круглых сирот… Господи! Что-то неладное твориться».
Он толкнул тяжёлую дверь с гранёным стеклом и сразу же столкнулся с Настасьей Фёдоровной и Петрушей.
— Дорогие мои, молю о прощении… — начал Павел Петрович, но жена, быстро поцеловав в щеку, прервала его:
— Сейчас не время для извинений, на улице происходит нечто чудовищное. Необходимо как можно скорее выбраться на крышу! — схватив сына за руку, она бросилась к лестнице, уже переполненной людьми.
В глазах Петруши отец заметил панику. Сын с детства испытывал непреодолимую тревогу перед большими скоплениями народа.
— Я здесь, рядом с тобой, мама тоже, выдохни, — прошептал Павел Петрович ему на ухо и крепко взялся за плечо.
А у самого Павла Петровича в груди закололо. Пространство вокруг точно сжалось. Чтобы не потерять равновесие, он постарался сосредоточиться на затылке жены.
Вдруг его сильно толкнули в плечо, и он обернулся на источник давления. На краю платформы шла драка. Павел Петрович инстинктивно потянулся, чтобы помочь, но толпа двигалась так стремительно и порывисто, что он уже не мог понять, куда нужно направить тело.
С предпоследнего пролёта Павел Петрович увидел, как мужчина, сражающийся на кулаках, промахнулся. Соперник перебросил его через перила, и он мгновенно исчез в тёмной бездне потухших этажей. Крик растворился в шуме тысяч других голосов.
Сознание с трудом воспринимало окружающий мир и будто не желало признавать реальность. По какой-то причине он до сих пор не мог понять, почему всё происходит именно так.
Этот последний подъём оказался особенно тяжким, но вскоре впереди показались массивные металлические двери, ведущие на открытую террасу. Однако, к удивлению Павла Петровича, обе створки оказались надёжно запертыми.
С трудом, но он всё же обошёл жену, расталкивая людей локтями и пытаясь освободить путь для своей семьи. Он протиснулся в небольшой предбанник перед выходом — коридор, отделявший от спасительной свободы, но здесь оказалось ещё больше людей. Как крысы, бегущие с тонущего корабля, они столпились именно здесь, надеясь найти спасение.
«Спасение от чего?»
Вопросы уже не имели значения. Собрав последние силы, Павел Петрович сделал глубокий вдох и, превозмогая боль в сдавленной грудной клетке, крикнул:
— Пропустите! Я главный по подъезду и могу открыть террасу!
Он достал ключ и поднял руку над головой, но тут же пожалел об этом. Люди в исступлении бросились вырывать связку из пальцев, и он, не в силах противостоять напору, расслабил ладонь.
— С зелёной… С зелёной меткой! — проорал Павел Петрович, и коренастый паренёк наконец отыскал нужный ключ и вставил в замочную скважину.
Когда металлический заслон распахнулся, в пространстве вырос длинный стол, украшенный коваными элементами, над которым возвышалась хрустальная люстра. Множество стеклянных капелек и бусинок переливались в мягком мигающем свете, исходящем от панорамных окон в конце зала. Люди устремились в крытую часть террасы, где раньше каждый мог спрятаться от непогоды и выпить чашечку чая, наслаждаясь прекрасным видом.
Прикрывая Настасью Фёдоровну и Петрушу со спины раскрытыми ладонями, он спустился по ступенькам к стеклянным дверям. То, что предстало их взору, лишило способности говорить, думать и действовать. Павел Петрович, придавленный толпой, вцепился в перила у самого края окна.
Дождь стучал по холодному стеклу, а он, дотронувшись пальцами до тонкой прозрачной преграды, отделяющей от кошмара, наблюдал за прощальным мерцанием подсветки колонн моста, почти полностью погружённых в воду и грязь. Вдалеке мигали огни затухающих вывесок зданий на месте бывшего берега реки. Все городские постройки были ниже этого дома и уже почти полностью скрывались под бурой массой, так что он едва различал их очертания.
Павел Петрович несколько мгновений стоял неподвижно. Вдруг мир вокруг погрузился во тьму, как будто кто-то резко погасил свет.
Всегда считалось, что во время наводнения вода приходит огромной волной и смывает всё на своём пути. Однако в таких случаях не только средства массовой информации, но и автоматизированные системы домов должны предупреждать жителей о надвигающейся опасности. Кроме того, всех заверяли, что город расположен на возвышенности, и даже если уровень реки поднимется, то незначительно.
Однако сейчас перед глазами разворачивалась реальность, опровергающая все эти факты. Никакой волны — только бескрайняя медленно поднимающаяся тёмная гладь.
Всего лишь несколько десятков метров отделяли их от стремительно надвигающейся стихии, и это порождало непреодолимое желание кричать. Но ещё больше страха вызывало осознание того, что уровень воды уже превысил высоту соседней пятиэтажки, и с каждой минутой продолжал расти.
«А я ещё не хотел селиться в девятиэтажной громадине… К счастью Настасья уговорила! Страшно подумать что в частных домах…»
Город с его величественными зданиями, дорогами, торговыми центрами и одним из самых высоких мостов в мире неотвратимо погружался в пучину. За один вечер, за несколько часов. Павел Петрович отказывался верить глазам.
Жизнь в один миг обратилась в ничто перед напором бурой воды, лившейся с небес, точно кто-то наполнял исполинскую грязевую ванну.
— Паша скорее! — сиплый голос жены позади заставил покрыться спину мурашками.
Когда они вышли на общую площадку, дождь хлыстом ударил в лицо. Павел Петрович посмотрел на сына, глаза которого вновь округлились от страха перед толпой. Люди теснились друг к другу, заполняя весь воздушный причал на крыше дома.
Суматоха источала невыносимый гул. Многие от отчаяния воздевали руки к небу и кричали, а некоторые в порыве безысходности пытались допрыгнуть до улетающих дирижаблей и падали в бездну пучины.
Толпа, ведомая лишь инстинктами, двигалась механически, неосознанно, неадекватно, охваченная паникой. Какими бы разными ни были её участники, в этот момент они стали похожи друг на друга. Страх полностью поглотил народ.
Они ступили в волнующееся море голов, и Настасья Фёдоровна крепко прижалась к мужу, доверяя ему в этом хаосе больше, чем себе. Перед глазами Павла Петровича мелькали искажённые страхом лица, поражая странным сочетанием животного и человеческого. Обезображенные черты, объединяющие теперь совершенно разных людей, вызывали горькие мысли.
«Мы все как на ладонях у Господа».
Физиономии, изборождённые морщинами или раскрасневшиеся, хранили следы как благородных, так и постыдных поступков. Однако среди сотен подобных иногда проскальзывали сияющие взгляды юных созданий, вероятно, полагавших, что у них всё ещё впереди.
Вскоре впереди всё слилось в пеструю массу: ряды лохмотьев, носы, глаза, бороды… Озаренные светом отныне единственного ночного светила, все человеческие существа превратились в единое целое.
Павел Петрович, блуждая взглядом, искал самое высокое место — причал для грузовых летательных аппаратов. Вокруг мелькали фигуры, похожие на грубые и резкие тени. С каждой минутой ему всё сильнее хотелось сдаться, закрыть глаза и лечь. Но тёплые пальцы сына и жены, сжимающие его руки, придавали сил.
Волны людского потока пронесли их через ступени и направили к ограде. Павел Петрович, развернувшись спиной к высоким прутьям, крепко обнял своих близких, чтобы они не упали с крыши.
Краем глаза он увидел как на соседнем здании грязь начала переливаться через огромные окна последнего этажа. Теперь не оставалось иного выбора, кроме как держаться до последнего вздоха. Они оказались на передовой линии обороны против непобедимой стихии — бескрайнего моря из движущейся глины и воды, с каждой секундой поднимающегося всё выше.
Павел Петрович почувствовал, как голые пятки лизнула липкая грязь. Справа и слева, повсюду на других таких же домах, ставшими островками последней надежды, теснились люди. Скопища голов. Напуганные и угнетенные. Все надеялись, что Господь сжалится и всё наконец закончится.
В тот момент они стали свидетелями удивительного зрелища: небо, словно приоткрывшее завесу, озарилось переливчатым сиянием. Ярко-синий, затем красный, внезапный переход, и цвет, подобный позолоте. Затем появился огромный сверкающий зигзаг. Цвет чуть сместился вправо, а вверху оборвался, и на его месте в одно мгновение возник изумрудный путь.
— Северное сияние здесь, у нас, на нашей широте? Невозможно…
Павел Петрович заметил боковым зрением, как кто-то, не выдержав, перелез через перила всего в десятке шагов от него. Ограда не выдержала напора толпы. Тотчас бурый поток поглотил несколько человеческих силуэтов. Их судьбы остались в прошлом.
Он покачнулся, когда прутья, на которые опирался, пришли в движение из-за разрыва в линии. Однако основная продольная перегородка за его спиной оставалась неподвижной.
— Спасения не будет, — прошептал, ощутив, как жгучие слёзы оставляют на щеках неприятные следы.
— Может, эта муляка скоро высохнет, и по ней можно будет пройти? — Петруша поднял голову к отцу. Тот с натянутой улыбкой кивнул, не зная, что ответить. Ему стало внезапно очень плохо, голова закружилась. Петруша также побледнел, и ноги его подкосились, но отец успел подхватить его.
«Возможно, он прав, но до тех пор мы все равно останемся на этом пятачке».
Он обратил взор на супругу, и она ответила ему слабой улыбкой, хотя едва держалась на ногах. Люди вокруг затихли. И в этот миг многие, испустив дух, безжизненно повалились прямо в грязь. Тепло, исходившее от их тел, почти полностью исчезло, и холод начал пробираться к ногам.
Павел Петрович быстро осмотрел родных: Петруша был в сапогах и накинул на плечи грязную шинель, а Настасья Фёдоровна, одетая лишь в шёлковую накидку поверх ночного платья, хотя бы надела домашние валеши.
«Слава богам, им теплее, чем мне, температура воздуха упала очень резко, как никогда прежде, — подумал Павел Петрович, тряхнув плечами и осознав, что под халатом и пижамой на нём ничего нет. — Но всё равно нужно стоять и ждать, потому что идти некуда, а двигаться опасно».
Он снова повернул голову к соседнему дому. Там люд стоял уже по колено в грязи, а они здесь пока ещё только по щиколотку. Кто-то из соседей склонился над бурой массой и попытался пройти по вязкой поверхности, пробуя жидкую глину на ощупь.
«Неужели?..» — промелькнула у Павла Петровича неожиданная мысль, когда он увидел, как человек на соседнем «островке» делает шаг вперёд, а затем ещё один. «Получится? Ну же!»
Но в следующее мгновение смельчак с головой погрузился в трясину, и его навсегда поглотила пучина.
Внезапно налетел порывистый ветер, и стало совсем зябко.
— Папенька, я хочу кушать, — пролепетал Петруша.
— Ничего, дорогой, потерпи ещё немножко, — тихо проговорила жена, нежно поглаживая сына по щеке.
В наступившей тишине раздался плач младенца. Резко рядом с ним на землю упал молодой мужчина и, корчась в конвульсиях, стал разбрызгивать грязь. К нему бросилась девушка, державшая на руках ребёнка.
В глазах Настасьи Фёдоровны читалось искреннее сочувствие, и она осторожно протянула руки к несчастной.
— Здесь есть врач? Прошу, помогите! Тут хлопцу плохо! — выкрикнул Павел Петрович, но в ответ услышал лишь возмущённые шепотки.
— Де́вица, может, дитё подержу, а вы поможете своему мужу? — обратилась Настасья Фёдоровна к измученной девушке с плачущим и извивающимся малышом на руках, укутанным в тонкий розовый плед[2]. Она подняла на них уставшие глаза и лишь покачала головой. По цвету пелёнки Павел Петрович догадался, что девушка держит наследника, и вряд ли доверила бы его кому-то постороннему.
Дождь закончился, и небо стало постепенно проясняться, хотя тучи по-прежнему покрывали его плотным полотном.
«Сколько же мы здесь уже стоим? Когда я вышел из квартиры, было около десяти часов. Если грядёт рассвет, то сейчас примерно пять утра… Господь Всемилостливый! Если небеса не обманывают, то почти шесть часов…»
Многие уже лежали в грязи, не в силах стоять на ногах. Некоторые, казалось, уснули, свернувшись клубочком. Возможно, навсегда, ведь они не двигались, и слякоть скрыла их тела, оставив лишь отдельные фрагменты — пальцы, носы, одежду — на поверхности.
Однако Павел Петрович постоянно напоминал родным, чтобы они не опускались на землю. Изредка они попеременно присаживались на ступеньки рядом с краем воздушного причала. Ведь если забыться и уснуть, можно не проснуться от сильного холода.
Поток глины с водой стал слабее и остановился на уровне голени Павла Петровича. Местность вокруг стала более ровной, почти без уклонов.
Вдруг яркий луч прожектора, исходящий от винтолёта[3], разрезал густую серую пелену сгущавшегося тумана и осветил место, где уже давно не горела вывеска «Причал №3».
Задрав голову, Павел Петрович различил гигантское стальное дно стремительно приближающейся сигарообразной машины с вращающимися лопастями под «брюхом».
— Готовьтесь, нам нужно попасть на это судно! — произнес он с решимостью, но так, чтобы услышали только близкие.
Они ринулись к площадке, где летательный аппарат опустился как можно ниже. К счастью, они оказались рядом.
Толпа пыталась вытеснить назад или к краю, чтобы сбросить вниз. Некоторые вырывались вперёд, преграждая путь и выкрикивая разные мерзкие слова — то ли в мольбе, то ли в порыве злобы и зависти. Однако Павел Петрович настойчиво вёл семью к цели. В движениях из неоткуда появилась невиданная ранее сила, и он в исступлении принялся отталкивать людей. Никто не мог устоять на ногах после удара.
Наконец они оказались у самого винтолёта, и резко нахлынул страх, что народ просто раздавит их. Павел Петрович, защищая семью, пропустил жену и сына вперёд, ощущая на спине тяжесть сотен тел.
Блестящая створка судна откинулась, и солдаты протянули руки. Павел Петрович быстро втолкнул внутрь сначала Петрушу, а затем и Настасью Фёдоровну, одновременно преграждая путь озверевшим людям.
Когда он уже ставил ногу на подножку винтолёта, кто-то дёрнул за локоть, и он почувствовал жгучую боль в челюсти. Однако опыт, полученный в юности на спортивных соревнованиях по борьбе, помог устоять. Он разглядел противника — коренастого юношу, того самого, что выхватил связку ключей у входа на крышу.
— Засранец! — в гневе выпалил Павел Петрович и с разворота всадил кулаком прямо в нос нападавшему. Затем пришлось отразить ещё несколько ударов сразу нескольких мужчин, навалившихся на спину.
В это же время донёсся женский крик, отделившийся от гула толпы:
— Возьмите, прошу вас!
Но Павел Петрович уже вскочил на подножку и сразу почувствовал, как они медленно поплыли по воздуху. Держась за поручень, чтобы не упасть бурлящую сутолоку, он наконец рассмотрел источник отчаянной мольбы.
Это была та девушка с младенцем. Её отделяло всего лишь несколько рядов людей, но он всё равно не мог разглядеть её лицо. Она продолжала кричать изо всех сил.
— Возьмите его!
Чьи-то пальцы вцепились в полы халата, и Павел Петрович решил сбросить его.
Девушка вырвалась из толпы и, подбежав к самому краю причала, прокричала совсем охрипшим голосом:
— Прошу, возьмите сына! — в вытянутых руках она сжимала маленького мальчика, двух или трёх месяцев от роду. Он весь вымок и дрожал, поджимая худенькие коленки. Мать держала его подмышки прямо над бездной, куда продолжали падать люди, пытаясь вцепиться в винтолёт. Она всем телом вжалась в ограждение у самого края, но по её глазам было видно, что она знает — толпа вот-вот столкнёт её в пучину.
Судно уже отлетело на полтора метра от поверхности, когда девушка снова завопила.
Павел Петрович вырвался из рук жены и спустился по ещё не поднятой подножке на последнюю ступеньку. Поскользнувшись, он повис над бездной, но кто-то крепко схватил за лодыжку, не дав упасть. Пока его не утащили назад, он изо всех сил крикнул молодой матери:
— Ловлю!
Собрав все силы, девушка согнула руки в локтях и, резко разжав, выбросила ребёнка перед собой, прямо над пропастью.
В этот момент Павел Петрович почувствовал, как его ладони обхватили хрупкое детское тело. Последнее, что он увидел перед тем, как крепкий солдат затащил его внутрь судна — улыбка матери малыша. А затем, как она падает, и сотни людей исчезают в трясине, унося её с собой.
Павел Петрович прислонился спиной к холодной стене грузового отсека, медленно сполз на пол и крепко прижал к себе спасённого младенца.
На шее мальчика он заметил золотой медальон с гравировкой, напоминающей герб. На одной из сторон щита красовался бык в короне, а за его головой — полумесяц с маленькой звёздочкой в центре.
Настасья Фёдоровна, схватив золотую безделицу, прочла вслух:
— Зено-Раш.
Павел Петрович охнул от неожиданности.
— Это же знатный род первых сотворённых! Не каждая семья может похвастаться подобными символами на гербе...
Он увидел в окошке, что они уже далеко отлетели от места, недавно называвшегося домом.
Винтолёт поднимался всё выше, и бурая гладь, покрывавшая воздушный причал, находилась уже в нескольких десятках метров. Везде, насколько хватало глаз, простиралась лишь глина.
Спустя время, когда одинокая крыша стала размером с большой палец, он заметил, как её края начали расползаться, а само здание медленно погружалось в трясину. Вероятно, вода подмыла фундамент.
«Раньше мы верили, что это невозможно, ведь дом, как говорили, построен на века. Верили... О какой вере может идти речь, если сегодня вся вера рухнула?»
Однако Павел Петрович в глубине души ещё верил, что катастрофа затронула лишь часть планеты. Но чем дальше они удалялись от погребённого заживо города, тем больше надежда найти новое пристанище угасала.
«Выходя из квартиры, я полагал, что скоро вернусь и займусь чем-нибудь интересным, отвлекусь от гнетущих мыслей. Пошёл покурить, называется, и встретил гибель нашего мира…»
Объемная картинка на экране-«миске» — исчезает, и вновь раздаётся хриплый мужской голос, совсем не похожий на Павла Петровича:
— Так мы с моей приёмной семьёй навсегда покинули родину. После этого дождь ещё шёл, и уровень глины продолжал расти. Где-то на Земле слой оказался совсем маленький, около двух метров, а где-то, как у нас, из-за гор и скопившейся грязи вырос до тридцати.
На экране появляется схематическое изображение слоёного пирога из земли, постепенно заполняющего пространство вокруг девятиэтажного дома.
— Когда всё закончилось, глина осела, оставив много мёртвой органики, что привело к появлению чернозёма. Солнце полностью вышло из-за туч только на сороковой день, как предсказывал безумный старик из маминых рассказов. Перенасыщенная водой глина начала высыхать. Верхний слой затвердел быстро, но внутри грязевой массы содержались миллионы тонн воды. Она не могла уйти через свежую сухую корку снаружи и начала уходить вниз, образуя подземные артерии и водоносные слои. Глина, лишённая влаги и уменьшившись в массе и объёме, начала оседать. Осадка зависела от толщины трясины и количества жидкости в ней. Вода обходила плотные участки и шла там, где не встречала сопротивления.
Динамик с плевком издает звук, похожий на журчание ручейка.
— Такими участками оказались сгрудившиеся тела людей и постройки, сохранившие свою геометрию. Плотно покрывающая их глина не могла уйти, потому что ей было просто некуда. И вот из-под земли начали появляться бугры — бывшие крыши зданий.
«Чаша» озаряется зеленоватым светом, открывая зрителю холмистый пейзаж степи.
— Под многими такими буграми теперь покоятся сотни несчастных и их вещи, что они успели взять с собой в надежде на спасение. Кто-то взял просто еду, а кто-то — ценные вещи и драгоценности, надеясь с их помощью начать новую жизнь. Подобные холмы отныне называют курганами и придумывают о них легенды для школьников о шаманах и воинах. Курганы повторяют форму погребённых под ними построек. Поэтому некоторые из них имеют вид «крепостей-звезд», что выполнили свою функцию по сдерживанию и рассечению волны, пока грязь не перелилась через края. Какие-то в виде круглых курганов — это скорее всего многоэтажные строения. В более удачных местах и городах, спасенных звездными крепостями, некоторые постройки остались засыпаны частично и до сих пор функционируют. Океаны и моря вышли из берегов и затопили целые районы. Где-то вода отступила, где-то нет, но большинство строений похоронено навечно. На многих участках Земли в живых остались преимущественно дети — те, кто первыми смогли пройти по высохшей трясине.
Перед глазами наблюдателя предстаёт множество грустных и измученных детских лиц. Истощенные, в изодранной одежде, с морщинистой, израненной и болезненной кожей, хранящей память о пережитой беде.
— Остались горстки избранных, знавших о надвигающейся катастрофе. Они пересидели в бункерах, скрытых от идущей волны крепостями-звёздами и стали стражами тайных знаний прошлого.
На экране под серо-зелёной дымкой показались чёрно-белые гравюры руин величественных зданий. Фонтаны без воды, камни и обломки строений вокруг, повреждённые стены и бордюры, опустошённый парк. По откопанным аллеям ходят люди с инструментами и наводят порядок.
— Заводы и производства оказались под землёй. Даже если остались карты, найти их без ориентиров невозможно. Цивилизация обнулилась. Люди остались, но их творения исчезли навсегда. Пришлось начинать всё с начала. Отставной офицер-танкист, увлекающийся исследованием прошлого, подарил мне нефритовую пластинку и устройство, на которое я смог записать и отснять реконструкцию событий рассказа моих родителей. Если вы видите или слышите эту через много лет, прошу, передайте истину дальше. Я не в силах донести правду о минувшем — сегодня запрещено даже говорить о подобном. На раскопки посылают только специально обученных людей, которые грабят курганы, не заботясь о сохранности и реставрации. Они придумывают мифы и заставляют верить в них юнцов спустя десятки лет. Их слова строжайше запрещено подвергать сомнению. Можете не верить мне. Попробуйте сами проверить. Все виды почвы отличаются соотношением песка и глины, кроме чернозёма. Дождь орошает землю, влага проникает в неё и питает растения, испаряется, но часть уходит глубже. Достигнув водоупорного слоя, она течёт до ближайшего водоёма, образуя грунтовые и межпластовые водоносные слои. Сухая и влажная земля имеют разный цвет. Снимки с высоты птичьего полёта прекрасно показывают, как на распаханных полях располагается вода.
На смену серовато-коричневой фотографии строения почвы приходит изображение поля, покрытого светло-жёлтыми линиями.
— На снимках ясно видно зарождение подземных потоков, образующих будущие овраги. Они продолжаются в водных артериях на поверхности, выходящих наружу неравномерно. Вода обходит плотные участки, такие как камни, где-то протекая дальше. Тут начинается ваша зона предположений. Вначале я думал, что найти чистое поле без подозрительных подземных уплотнений будет легко и просто. Но нет!
Мужчина на записи засмеялся, и динамик издал треск.
— В подавляющем большинстве случаев на абсолютно любом поле видно множество подземных уплотнений и образований. Сложно с уверенностью сказать, что это постройка, а не просто камень. В этом помогает сравнительный анализ целого ряда снимков с высоты птичьего полета в разное время года. Нужные нам подземные объекты не исчезают после распашки, посева или сбора урожая. Они сохраняют правильную форму и расположение, не смотря на время. Я изучал множество курганов, но Царский особенно меня заинтересовал. Он сплюснут с севера на юг, имеет стороны сто на восемьдесят пять метров, практически футбольное поле. Были проведены раскопки, но они не увенчались успехом, так как поиск велся параллельно земле. После неудачи решили сделать несколько скважин сверху вниз на глубине двенадцати метров. Но курган все еще стоит, значит, там ничего не нашли. Или находки не внушили оптимизма. Это вполне логично, ведь по моей версии искатели едва дошли до крыши погребённого здания. Слой песка и глины в этой местности достигает больше десяти метров, а старые карты указывают на горы, которых сейчас нет. Я уверен, что под курганом скрыто огромное строение с куполом диаметром около ста метров, подобное Римскому пантеону. Но почему курган не круглый, а овальный? Ответ прост: его сплющило. Здание выдерживало натиск глиняного цунами благодаря сферической форме и аркам, равномерно распределившим нагрузку. Но когда глина заполнила внутреннее пространство, появилась тяжесть с противоположной стороны. Сферическая форма прочна снаружи, но хрупка изнутри, как яйцо. Стена разрушилась, но не полностью, потому что в тот момент уже находилась глубоко. Её разорвало на три части и слегка выпрямило, что обеспечило потоку спокойный ход. Заполненная грязью, она обеспечила частям здания дополнительную прочность при сжатии.
Так, искатели, бурившие скважину на вершине кургана, могли пройти отметку в пятнадцать метров до крыши купола, не заметив центральное отверстие и закопавшись глубже. Даже достигнув дна храма, они бы наткнулись на прямой пол и решили, что там ничего нет. Возможно, я ошибаюсь, но чтобы настолько правильная форма…
Раскопки кургана продвигаются медленно, потому что каждый слой камня покрыт подозрительно большим количеством глины, что отличает это место от других насыпей в окрестностях. Уверен, правительственные копатели вскоре найдут множество строений рядом и назовут город древним именем. Но скажут ли людям? Это вопрос… Поэтому прошу вас присоединиться ко мне в поисках и помочь тысячам безвестно погибших вновь возникнуть в памяти поколений!
Запись внезапно обрывается, и экран гаснет. Зритель с дрожью в руках убирает тяжёлую пластинку и закрывает квадратное устройство. Затем он садится рядом с ноутбуком и, дописав текст, ставит точку. После чего тут же её стирает и, скользя пальцами по клавишам, печатает: «Всё изложенное выше — истинная повесть о Великом Потопе».
[1] Полночерт — объёмная оптическая проекция объекта, которую можно ощутить (аэротактильный эффект), выглядящая трёхмерной с любой точки обзора. Она создаётся благодаря интерференции между когерентными пучками света, излучаемыми источником и отражаемыми от объекта, а также нагнетанию мощных электроимпульсов для создания иллюзии осязаемости. Принцип работы похож на голографию, но обработка осуществляется не в цифровом, а в аналоговом формате.
[2] В прошлом мальчиков одевали в одежду розового и красного цветов, а девочек — в голубые и синие.
[3]Винтолёт — летательный аппарат, не оснащённый крыльями, а также рулевыми и толкающими винтами. Его корпус имеет плоскую дискообразную или сигарообразную форму с ограждённой площадкой на «спине». Эти транспортные средства могут быть самых разных размеров: от компактных, вмещающих всего трёх человек, до огромных, способных перевозить до пятидесяти пассажиров. Некоторые из них оборудованы небольшой дополнительной площадкой для техники, а грузоподъёмность подобных моделей достигает 250 тонн.
Автор: Ян Ямщиков
dzen.ru/a/Z7uc8ZMGxxfN110X
